Введение

Актуальность темы. В современной внутренней политике КПК существуют множество экономических, политических, социально-культурных проблем, среди которых национальный вопрос занимает особое место. Несмотря на превалирующее большинство ханьцев, Китай - это многонациональное государство, в котором проживают более 56 народностей и проблема самоопределения меньшинств является наиболее актуальной для политики КПК. На сегодняшний день в Китае существует несколько национальных вопросов, таких как «Тайваньская проблема», «Тибетский вопрос», «Дунганская проблема», однако «Уйгурский сепаратизм» является наиболее острейшим национальным вопросом, который на протяжении века дестабилизирует обстановку в государстве и создает все новые и новые очаги напряженности.

С начала 90-х годов 20 века проблема сепаратизма в глобальном масштабе вступила в новую стадию. Толчком к этому послужил процесс коренной ломки мировой системы, основанной на противостоянии двух социально-политических блоков. Распад СССР, Югославии, Чехословакии, объединение Германии породили надежды на восстановление некогда утраченной или желаемой независимости у многих народов планеты. При этом необходимо обратить внимание на то обстоятельство, что этническая либо религиозная окраска всех этих конфликтов и апелляция к историческому прошлому зачастую служат лишь прикрытием их истинного содержания. В большинстве случаев в их основе лежат не этнические и религиозные, а сугубо экономические факторы. Борьба за передел собственности, за право владения и распоряжения территорией, природными ресурсами, обладание политической властью - вот истинная основа преобладающей части так называемых «этнических конфликтов» в наше время. Особую актуальность проблема этнического сепаратизма в Синьцзяне приобретает и в связи с участившейся практикой использования в ходе их развития тактики террора как средства достижения конкретных политических целей. Это тем более важно, поскольку именно конец 20 века продемонстрировал не только глобальность проблемы терроризма, но и фактическую безнаказанность терроризма этнического.

В этом контексте проблема этнического сепаратизма в Китае вообще и в северо-западном Китае в частности является одной из ключевых при рассмотрении вопросов безопасности в Центрально-Азиатском регионе. И дело даже не в деликатности и сложности самой проблемы, а прежде всего - в изменении тактики деятельности так называемых «сепаратистских организаций» в СУАР КНР. По-человечески понятно стремление уйгурского народа и любого другого, к самоопределению и созданию независимого государства, но насколько приемлема тактика террора для достижения этой цели и каковы последствия применения этой тактики для самого уйгурского народа и для его центральноазиатских соседей? После подписания шанхайских договоренностей в апреле 1996 года между Китаем и государствами Центральной Азии (Россия, Таджикистан, Казахстан, Киргизия), а также фактического отсутствия официальной реакции лидеров центрально-азиатских стран СНГ на столкновение в Кульдже (февраль 1997г.), сепаратистские организации в Синьцзяне лишились последних иллюзий относительно солидарности государств центрально-азиатского региона в их борьбе за достижение независимости Синьцзяна. Это, с одной стороны, привело к тому, что наиболее радикальная часть представителей так называемых «уйгурских сепаратистских организаций», особенно молодежь, обратилась к тактике террора, а с другой - поставило мировое сообщество, и прежде всего государства Центрально - Азиатского региона, перед новой проблемой - перспективой превращения Синьцзяна в еще один регион межэтнического противостояния. В этой ситуации, учитывая решимость уйгурских радикалов вести борьбу до «последнего уйгура» можно прогнозировать о дальнейшей эскалации насилия в СУАР КНР. На этот раз соседям вряд ли удастся остаться в стороне от разгорающегося конфликта в Китае. На сегодняшний день все центрально - азиатские республики стоят перед проблемой выбора между двусторонними добрососедскими отношениями с Китаем либо солидарности братскому народу. Причем решение этой задачи для государств Центральной Азии осложняется рядом обстоятельств. Активизация деятельности уйгурских сепаратистов в СУАР КНР, не скрывающих своих контактов с базирующимися на территории Казахстана и других центрально-азиатских государств радикальными уйгурскими организациями, несет в себе потенциальную угрозу дестабилизации обстановки в районе казахстанско-китайской границы и возможность резкого ухудшения казахстанско-китайских отношений.

Во-первых, осуждение руководством Казахстана деятельности уйгурских сепаратистов может спровоцировать уйгуро-казахский межэтнический конфликт как на территории республики, так и в СУАР КНР. Последствия такого конфликта предсказать достаточно сложно, но можно прогнозировать, что в качестве одного из его результатов возможен массовый исход казахов с территории СУАР КНР со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. Не исключена в этом случае и возможность организации террористических актов непосредственно на территории Казахстана. Во-вторых, осуждение сепаратистской деятельности уйгуров может быть воспринято мусульманским миром как предательство интересов тюркского единства, что осложнит взаимоотношения Казахстана с рядом государств Ближнего и Среднего Востока. Хотя пример большинства государств, осуждающих террористическую деятельность, в том числе и мусульманских, показывает, что данная практика применима и здесь.

В-третьих, указанная позиция Казахстана развязывает руки китайскому руководству, которое может само спровоцировать казахско-уйгурский этнический конфликт в Синьцзяне и создать условия для «выталкивания» с его территории как казахов, так и уйгуров.

В-четвертых, дистанцирование Казахстана от происходящих в Китае событий способно привести к резкому ухудшению казахстанско-китайских отношений, поскольку, по мнению китайской стороны, «основные сепаратистские уйгурские организации базируются на территории Казахстана». Наконец, существенное значение имеет и то обстоятельство, что интересы и позиции государств Центральной Азии различны, и фактор этнического сепаратизма в северо-западном Китае может не только использоваться ими в собственных целях, но и сознательно провоцироваться. Расширение зоны действий так называемых «ваххабитов», наблюдаемое в последнее время, и ее возможное смыкание с зоной «этнического сепаратизма» в Китае с большей долей вероятности может не только дестабилизировать обстановку в государствах Центральной Азии, но и «раскачав» Китай и Россию, привести к глобальной катастрофе. При этом очевидно, что дальнейшая интенсификация проблемы этнического сепаратизма в Синьцзяне способна существенно изменить весь расклад геополитических сил в Центрально-Азиатском регионе и привести к его дестабилизации. Сможет ли Пекин сохранять контроль над национальными территориями Китая? Это большой вопрос, затрагивающий основы геополитической стабильности не только в центрально - азиатском регионе, но и во всем мире. Хотя ханьцы и составляют подавляющую часть населения Китая, большие куски китайской территории населены народами, у которых правление ханьцев вызывает раздражение. Так что просачивающиеся сведения о волнениях в провинции Синьцзян заставляют искать ответ на вечный вопрос: насколько сильна власть Китая над его суровым и редконаселенным дальним западом?

Историографический обзор. Пока с сожалением приходится констатировать, что большая часть проблем в указанных аспектах, в силу ряда обстоятельств и прежде всего деликатности самой темы, не получила достаточного освещения в отечественной и мировой литературе. Еще более закрытый характер носит вопрос о влиянии этнического сепаратизма в северо-западном Китае на безопасность в Центральной Азии и процесс межгосударственных и межэтнических отношений в этом регионе мира. На сегодняшний день эти задачи практически не решаются, и это объясняется не только узостью источников информации по указанной проблеме и закрытостью темы для широкого обсуждения, но и сложностью положения в самих государствах Центральной Азии. В последнем случае имеется в виду, во-первых, нерешенность экономических проблем и бесхозяйственность в сфере внешнеэкономических связей, как результат - превращение этих государств, по сути, в доноров экономики Синьцзян - yйгурского автономного района КНР. Во-вторых, во - многом авторитарный характер политического режима, существенно сокращающий спектр возможностей для открытого обсуждения данной проблемы и выработки адекватных мер ее решения. В целом можно отметить, что степень разработанности данной тематики определяется как довольно невысокая, подтверждением чему является наличие недостаточно широкого круга работ и исследований по различным аспектам темы.

Казахстанская историография. При написании данной дипломной работы была использована монография Константина Львовича Сыроежкина, объектом анализа которой стала проблема «уйгурского сепаратизма» в контексте международной безопасности в Центральной Азии. Можно констатировать, что в этой работе, пожалуй, впервые уйгурская проблема подвергнута всестороннему рассмотрению: проанализированы вопросы истории этногенеза и государственности в Центральной Азии, национальной и религиозной политики КПК и особенности ее реализации в Синьцзяне, социально-экономического, политического и культурного развития региона, вопросы демографии, формирования и функционирования органов власти в автономном районе. Также были рассмотрены труды таких казахстанских авторов как К.Т. Талипова К. Талипова «Пантюркизм в Восточном Туркестане в 30-40-е годы XX века», А. Камалова «Американские дипломаты в Восточном Туркестане» и некоторых других.

Зарубежная историография. Российская историография. Более полному пониманию политики пекинского руководства на территории северо-западных национальных автономий и итогов религиозной и национальной политики КПК в исторической перспективе способствует и знакомство с монографией О.А. Омельченко, предоставившего углубленный анализ социально-экономического развития Синьцзяна в период 1949-1978 годов. Исследования таких авторов как A.M. Дубинского, М.И. Сладковского, М. Кутлукова, Э. Пунцага, А.А. Хакимбаева, З.Т. Таипова содержат большой фактический материал и охватывают широкий спектр вопросов, связанных с содержанием и развитием внутриполитических процессов, происходивших в провинции в 30-х - 40-х годах XX века, работа Фесенко П.И. по истории Синьцзяна также полно отображает внутриполитические процессы того периода. Важную роль в изучении истории международных отношений в Центральной Азии играют работы А.Д. Воскресенского и А.Д. Богатурова В трудах данных авторов проблема самого Синьцзяна занимает второстепенную роль, однако новые подходы, которые они используют при анализе международных отношений в целом и в Центральной Азии в частности, позволяют воссоздать более чёткую канву исторических событий, происходивших в рассматриваемый период провинции. Китайская историография. Что касается публикаций по истории самого Синьцзяна, то они в большей степени содержат материалы географического, этнического, социально-экономического, статистического и конфессионального характера. В качестве примера здесь можно назвать синьцзяньские статистические ежегодники как «Синьцзян няньцзянь», «Синьцзянь тунцзи няньцзянь», а также газеты «Жэньминь жибао», «Синьцзян жибао». Среди авторитетных китайских источников также можно выделить избранные произведения Сунь Ятсена, Мао Цзэдуна, касающиеся вопросов национальной политики, работу Чжао Яньнянь «Начальный этап социализма и национальный вопрос».

Источниковая база. Для того чтобы изучить внутреннюю политику КПК в Восточном Туркестане необходимо ознакомление с целым рядом источников.

Первую группу источников составляют многочисленные постановления политбюро ЦК КПК «О Синьцзяне», записки китайской стороны в ЦК ВКП(б) «По Синьцзянскому вопросу», документы ЦК КПК.Так изучив документ №7 (1996г.) ЦК КПК (Запись встречи Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК по вопросу о поддержании стабильности в Синьцзяне) можно выявить основные черты современной национальной политики КПК, факторы, влияющие на ее формирование, степень реагирования на акты террористической деятельности, и ход ее борьбы.

Вторая группа источников состоит из различных манифестов, специальных сообщениях о нарушении китайскими властями прав человека среди уйгуров Восточного Туркестана, уставов уйгурских сепаратистских организаций; проектов создания фронтов национального освобождения Восточного Туркестана, их политических программ; воззваний уйгурских организаций к народам и правительствам стран мира. В докладе организации Информационного центра Восточного Туркестана, образованного после февральских событий 1997 года в городе Кульджа по инициативе одного из активистов уйгурской диаспоры Германии Омара Каната, сообщается о произвольных задержаниях, заключениях под стражу, пытках и убийствах политических заключенных, преследовании религии и принудительной политике «контроля над рождаемостью» в Синьцзяне.

Третью группу источников составляют статистические данные таких синьцзяньских статистических ежегодников как «Синьцзян няньцзянь», «Синьцзянь тунцзи няньцзянь» по вопросам этнической структуры, естественного прироста ханьского и неханьского населения, структуры бюджета, изменения в ВНП на душу населения, удельного веса лиц трудоспособного возраста и коэффициент их занятости в народном хозяйстве СУАР КНР, исследовательские работы таких китайских авторитетных авторов как Ян Чжэн, Тун Юйфэнь, Юань Синь, статистические материалы газеты Жэньминь жибао, Синьцзян жибао, Или жибао.

Цель работы: изучение проблемы Восточного Туркестана во внутренней политике Китая, анализ, выявление факторов, влияющих на ее формирование; исследование путей дальнейшего развития событий в СУАР.

Для достижения поставленной цели работы целесообразно определить следующие задачи работы:

.        изучить историю возникновения проблемы Восточного Туркестана во внутренней политике КПК

.        рассмотреть этапы экспансии Китаем Восточного Туркестана

.        выявить факторы, влияющие на формирование концепции внутренней политики Китая в Восточном Туркестане

.        показать этапы формирования национальной политики КПК

.        исследовать основные черты современной национальной политики КНР

.        исследовать проблему этнического сепаратизма в Синьцзяне

Методология работы. Методологической основой данной работы явились общенаучные принципы историзма, которые исключают модернизацию исторических событий и процессов, однако позволяют в то же время видеть их в реальном развитии и взаимосвязи; объективного взгляда на историю, ориентирующего исследователя на непредвзятый анализ и оценку фактов, относящихся к исследуемой теме в их полноте и совокупности. Автор опирался также на общенаучные гносеологические принципы и методы познания и их конкретизацию в трудах по методологии исторического исследования. Сочетание и комплексное использование историко-системного, сравнительно-исторического, историко-генетического, проблемно-хронологического и ряда других методов позволяют в процессе исследования конструировать собственное «измерение» исторического процесса.

Структура работы. Структура работы отражает цель и задачи исследования. Работа состоит из введения, двух глав, каждая из которых состоит из трех подразделов, заключения и списка использованной литературы. В первом подразделе главы 1 рассматривается сама история возникновения проблемы Восточного Туркестана, уделено особое внимание цинской экспансии Западного края, а также государственным образованиям на территории современного Синьцзяна. Подразделы 2 и 3 первой главы посвящены политическому аспекту, в них рассматриваются все этапы становления концепции национальной политики КПК, основные черты современной национальной политики, сущность и характерные черты концепции национально-государственного строительства в КНР. Глава 2 отображает многочисленные проблемы развития современного Синьцзяна, среди которых доминируют проблемы экономического, политического, национального, социального, культурного характера. Также рассмотрены процессы этнодемографического характера, особенности кадровой политики СУАР, специфика сепаратистских тенденций в Синьцзяне и организации, выступающие за ее независимость.

Глава 1. Политика КНР в отношении этнических меньшинств

1.1    История проблемы Восточного Туркестана

До конца XVII века аккультурация иноэтнических групп в Китае, за исключением периода правления Танской династии (618-907), носила преимущественно естественный, спонтанный характер и основывалась, прежде всего, на первенстве традиционных особенностей социально-экономической, политической и культурной жизни Китая над окружающим его внешним миром. С колонизацией же Цинской империей (1644-1911) новых территорий, ранее не входивших в собственно Китай, она приобретает насильственный характер, и осуществляется путем навязывания населяющим эти территории этническим группам, порой, стоящим на достаточно высоком (для своего времени, разумеется) уровне социально-экономического, политического и культурного развития, черт китайской культуры через каналы государственной власти. Обладание "Западным краем" ("Сиюй") не было вожделенной мечтой всех без исключения правителей Китая; периодически некоторые из них предпринимали попытки достичь той или иной степени контроля над этой территорией, но в большинстве случаев, особенно в древности и средневековье, речь шла не о его окончательном завоевании, а о приобретении возможности беспрепятственно поддерживать надежные торговые отношения с государствами Европы, Ближнего Востока, Южной и Средней Азии. Проложенные по оазисам Синьцзяна караванные маршруты, проходящие через достаточно развитые, даже в сравнении с древним Китаем, государства, предопределяли стратегическую значимость этого региона.

Имели место и соображения иного рода. Древний и средневековый Китай окружали не только довольно воинственные, но и достаточно мощные объединения кочевых народов, защита от которых требовала создания передовых форпостов, способных пусть не сдержать, но хотя бы предупредить о готовящемся вторжении. С севера эту функцию в той или иной мере выполняла Великая Китайская стена, построенная еще во времена Цинь Шихуана. На западе такой защиты не было, и ее предстояло создать. Первые военные экспедиции в Западный край предпринял император Ханьской династии У-ди (141-87 до х.э.), поставивший целью ослабление сюнну и использование оазисов Кашгарии в качестве союзников против них.[1,стр. 48] Но все-таки главная цель, которую преследовал У-ди заключалась не в покорении края, а в захвате торговых путей, позволяющих осуществлять регулярные связи между империей и заинтересованными в торговле с ней странами к западу от нее. [2, стр. 446-447]Кстати говоря, согласно китайским источникам, и сам У-ди придерживался аналогичных взглядов. С его точки зрения, в силу удаленности края и наличия естественных защитных рубежей между ним и собственно Китаем "приобретение его не принесло пользы, отказ не принесет ущерба. [3,стр. 71] Господствующее положение в этом регионе занимали сюнну, которым в начале I в. х.э. удалось подчинить весь Западный край. Древнему Китаю не хватало военной мощи для завоевания Центральной Азии. У него не было ни стойкой боеспособной пехоты, могущей сковать степенную конницу, ни более эффективной кавалерии - ни легкой, ни особенно тяжеловооруженной, без которой углубляться в степные просторы Центральной Азии было весьма опасно. [4,стр. 35-36]Тем не менее во второй половине I в., умело использовав (а в известной мере и спровоцировав) раскол сюнну на "северных" и "южных" и разрешив подчинившимся империи Хань сюнну поселиться в ее пределах, империя активно приступила к восстановлению ханьского владычества в Западном крае. К концу I в. на короткое время ей удалось восстановить свое влияние в этом регионе и утвердить гегемонию на Великом Шелковом пути. Первое время после объединения под эгидой династии Цзинь (265-420) казалось, что Китай возвращает себе утраченную за время Трое-царствия роль восточноазиатского гегемона. Уже в 270 г. явились посольства из Карашара и Ферганы, а в 284 г. пришло посольство из самой Римской империи. В 286 г. прислал посольство Кангюй. В это время восстания хуннов легко подавлялись, набеги сянбийцев отражались; с южным соседом - царством Чампа были установлены мирные сношения. [5,стр. 41]Однако уже во второй половине П в. Китай вновь утрачивает эти свои преимущества, а к началу IV века "становится заурядным царством, окруженным с юга и запада воинственными аборигенами, фактически не подчинявшимися нанкинскому правительству. [6,стр. 455] Лишь спустя три столетия, в 640 г. после объединения Китая под властью династии Тан, китайцы возобновили военное наступление на Центральную Азию. Можно выделить четыре основных этапа танской экспансии в Центральной Азии: 1) упрочение позиций Китая на рубежах западного края в результате крушения в 630 г. Восточного каганата тюрок с центром на Орхоне в Монголии, когда танские войска захватили Кашгарию и вышли к Памиру; 2) уничтожение в 640 г. (при помощи конницы тюркютов и уйгуров) государства Гаочан; 3) разгром в 657 г. Западно-тюркского каганата и выход союзных танских войск, основу которых составляла конница уйгуров и тюрок, в пределы Семиречья; 4) длительная борьба танских властей за упрочение и расширение своего влияния в Восточном Туркестане с 657 г. до середины УШ в.; 5) разгром войсками Арабского халифата танских войск на реке Талас в 751 г. и ликвидация всех позиций Китая в Западном крае.

С этого времени Китай на целое тысячелетие утрачивает свое влияние в Центральной Азии, а народы и государства Центральной Азии в течение столь длительного срока развиваются без вмешательства в их внутренние дела Срединной империи. [7,стр. 305] В этот исторический период попутные ветры истории дули в паруса другим восходящим этносам, в завоевательных планах которых Западный край играл далеко не последнюю роль. По справедливому замечанию Д.В. Дубровской, ко времени Тан уже вполне ясно вырисовывается стратегическая ценность политического влияния на Джунгарию и Кашгарию: владеющее этим районом государство держит в руках нити всех политических событий и взаимодействий в Центральной Азии и сопредельных ей районах Азии вообще. [8,стр. 159-160] На несколько веков Западный край вошел в состав империи Чингисхана, но с ослаблением империи Моголов на историческую арену вновь выходит Китай.С приходом к власти династии Цин наступает завершающий этап в подчинении Западного края Китаю. Умело используя разобщенность народов Центральной Азии, Китай сокрушает Джунгарское ханство - государство ойратов - западных монголов и восточно-туркестанские княжества, вплотную подвигая границы своих владений к Казахстану и Средней Азии. В отличие от предыдущих династий, для которых фрагментарный контроль над Западным краем должен был "обезопасить границы Поднебесной с помощью так называемых "шуго"- буферных, "подчиненных" государств, и найти выходы далее на Запад через системы Великого Шелкового пути, Цины поставили своей целью окончательное подчинение края и включение его в состав империи. [9,стр. 27] Успешные военные походы Цинов на Запад позволили завоевать территории Джунгарии (1755-1757) и Кашгарии (1757-1759). Уже ничто не могло помешать подчинению этой территории. Военно-политические цели были выше всех остальных аргументов. Даже утратив свое влияние в крае в 1864-1877 гг., Цины восстановили его в 1878 г. А через несколько лет (в 1881 г.) территория Западного края, получив название "Синьцзян" ("Новые территории"), окончательно входит в состав Китая в качестве одной из его провинций. [10,стр. 591] В результате завоевательных походов Цинской империи китайский этнос вновь оказался в непривычной для него ситуации, когда политические границы государства, закрепленные международными договорами, не совпадают с этническими границами ареалов его традиционного проживания, а включенные в состав империи новые территории и проживающие на них этнические группы, находящиеся на пограничных окраинах империи, требуют укрепления в них позиций центральной власти и традиционной китайской культуры. Незначительность численности китайского этноса, находящегося на этих территориях, компактность расселения коренных этнических групп и относительно кратковременный период их совместного проживания с ханьцами, дополняемые чужеродностью по отношению к традиционной китайской культуре самой Цинской империи, делали практически невозможным процесс их естественной аккультурации. У Цинского государства, как и у сменившей его Китайской Республики (1911-1949) оставалась лишь одна возможность взаимоотношений с коренными этносами, проживающими на завоеванных землях - их насильственная аккультурация.

Успех этого процесса во многом зависел от характера внутриэтнических связей, особенностей межэтнических отношений в том или ином подлежащем освоению регионе, уровня социально-экономического, культурного и политического развития отдельных этнических групп. Сравнительно просто этот вопрос решился в отношении монгольского и маньчжурского этносов, драматично - по отношению к Тибету и довольно своеобразно в отношении народов, населяющих Синьцзян. Цинская администрация достаточно быстро определилась с тактикой освоения Синьцзяна, наметив основные пункты своего воздействия. По существу эта тактика не несла в себе каких-то новелл; она базировалась на историческом опыте и относительном понимании специфики социально-экономических, политических и этнических процессов в регионе. Как и в династийный период, ставка была сделана на военную силу, административно-чиновничий аппарат, города и, учитывая региональную специфику, внутриэтнические и межэтнические разногласия между населяющими этот регион народами, религиозный фактор и местную родоплеменную и клановую верхушку. Однако насильственное внедрение чуждых этническому самосознанию коренных народов региона элементов китайской культуры не вело к их культурной ассимиляции. Достаточно развитое этническое самосознание постоянно их отвергало при первом же изменении политической ситуации в стране, порождая проблему сепаратизма. В период господства Цинской империи имперская государственность не особенно утруждала себя заботой обоснования своего присутствия на новых землях.

Главная цель состояла в том, чтобы удержать их в качестве государственных территорий и обеспечить их номинальное подчинение центральному руководству через своих наместников и при содействии военных карательных экспедиций. Искусно используя принцип "и и чжи и" -"контроля над варварами при помощи варваров" и учитывая объективные противоречия между тюркоязычными народами региона, цинская администрация достаточно успешно выполняла свою задачу. С крахом Цинской империи в 1911 г. и изменением расклада политических сил в мире и Центрально-Азиатском регионе от руководства Республиканского Китая потребовалась разработка такой теоретической концепции, которая, учитывая разнородность этнических составляющих населения государства, обеспечила бы его территориальное и политическое единство. И такая концепция появилась в виде теории о "единой китайской нации", состоящей из разнородных этнических компонентов, связанных "единством хозяйственной и культурной жизни". Согласно положениям этой концепции, в понятие "китайская нация" ("чжунхуа минъцзу") официально включались пять этнических групп - ханьцы, монголы, маньчжуры, тибетцы и дунгане. Тюркоязычные народы Китая в это понятие не включались, хотя подразумевалось, что они связаны с ханьцами "продолжительной историей совместного проживания и взаимного обмена культур". [11,стр. 247] Все выступления, имеющие место в национальных районах Китая в тот период, имели отчетливую антиханьскую или антидунганскую направленность, различаясь лишь по своей внешнеполитической ориентации, платформе, на которой проходило объединение, конечным целям, социальному и национальному составу участников.

Характерной особенностью этих выступлений было и то, что объединение разнородных социальных и национальных сил в них (во всяком случае, на начальных этапах) происходило на религиозной и этнической, либо антиханьской и антидунганской основах. С приходом к власти КПК контуры национальной политики в Китае резко меняются, хотя ее теоретическая основа остается прежней - убедить общественное мнение, включая и мировое, в том, что Китай исторически складывался как "единое многонациональное государство", а "китайская нация" - как "суперэтнос". Подробнее об этом будем говорить ниже, а сейчас, памятуя о главной идее данной работы, перейдем к рассмотрению истории того народа, который является ее главным героем.

1.2 Этапы формирования концепции национальной политики КПК

Первый этап охватывает период с момента образования КПК в 1921 г. и до середины 30-х годов. Для этого этапа характерным является почти полное следование КПК опыту Советского Союза в понимании характера, содержания и путей решения национального вопроса. В соответствии с этим концептуальными положениями национальной политики КПК в этот период являются обоснованные в различных работах И. Сталина: признание национального вопроса как составной части общего вопроса о пролетарской революции и придание ему характера классовой борьбы; наличие двух постоянно действующих факторов - "шовинизма" и "местного национализма" и необходимость борьбы с ними; необходимость "выравнивания" уровней социально-экономического, политического и культурного развития отдельных этносов, их "подтягивания" до уровня передового этноса; постановка во главу угла проблемы борьбы с империализмом, как основного пункта в решении национального вопроса; наконец, декларация о признании равенства всех национальностей, права на самоопределение за всеми этносами, составляющими "китайскую нацию".[12,стр. 47]

В этот период КПК находилась под сильнейшим влиянием Коминтерна и должна была проявлять хотя бы видимость лояльности по отношению к разрабатываемой им стратегии и тактики по китайскому вопросу, в основе которой лежало их видение через призму Москвы. Однако, декларируя признание вышеперечисленных принципов, КПК в своих официальных документах все же оставалась ближе к традиционной платформе Сунь Ятсена. Документы того периода провозглашали, что все национальности страны освобождаются из-под гнета империализма, борются за национальную независимость и реализуют право на национальное самоопределение во вне; внутри страны - выступают против господства милитаристов и, реализуя принцип свободы и равноправия всех национальностей, создают единую народную республику. [13,стр. 247] И хотя некоторые китайские авторы, ссылаясь на партийные документы тех лет, утверждают, что в них провозглашался принцип национального самоопределения, как основа национально-государственного строительства, на мой взгляд, это не совсем точно. Предложенная в тот период программа национальной политики КПК предусматривала как бы трехстадиальное решение вопроса о национально-государственном строительстве: объединение собственно Китая в подлинно демократическую республику; установление автономии для Монголии, Тибета и Синьцзяна с последующим их превращением в автономные демократические единицы; объединение собственно Китая с этими единицами на принципах свободного союза и создания Китайской Федеративной Республики. [14,стр. 48]

То есть на данном этапе речь о самоопределении не шла, а была принята базирующаяся на опыте РСФСР федеративная система. Признание за неханьскими народами права на самоопределение в 20-е годы документально было зафиксировано в тексте Программы КПК, принятой на ее Ш съезде (1923 г.), в которой говорилось, что "взаимоотношения Тибета, Монголии, Синьцзяна и Цинхая с Собственно Китаем устанавливаются путем самоопределения национальностей упомянутых территорий". В резолюции VI съезда КПК (1928 г.) утверждалось право национальностей Китая на самоопределение на этот раз вне связи с какими-либо регионами страны". [15, стр. 32] В 30-е годы право на национальное самоопределение было зафиксировано документально в решениях, принятых I (1931 г.) и П (1934 г.) Всекитайскими съездами представителей Советских районов Китая.[16,стр. 14-15] Однако, характеризуя эту позицию, Мао Цзэдун в 1934 г. признал, что политика Совета в отношении национальных меньшинств предназначалась только для получения поддержки окружающих Китайскую Советскую Республику национальных меньшинств в борьбе с империализмом и Гоминьданом. [17,стр. 13-14] И у нас нет оснований сомневаться в искренности Мао Цзэдуна, действительно, декларируемый в этих документах принцип самоопределения наций носил пропагандистский характер и имел своей целью привлечение на сторону КПК как можно больших масс населения в ее борьбе с Гоминьданом. Фактически же идея территориальной целостности Китая и его устройства как унитарного государства всегда оставалась доминирующей. Из двух предложенных в те годы концепций будущего государственного устройства: преобразованная федеративная система и районно-национальная автономия, приоритетное положение занимала последняя, хотя о ней пока предпочитали не говорить вслух. Второй этап охватывает период с 1938 по 1949 гг., когда КПК начинает самостоятельно вырабатывать официальные направления своей политики в отношении национальных меньшинств.

Учитывая положение в Китае и ситуацию в мире, выступивший на VI расширенном пленуме ЦК КПК (1938 г.) Мао Цзэдун, излагая положения программы партии по национальному вопросу, предложил компромиссный вариант, указав, что в ней предусматривалось "обещать монголам, мусульманам, тибетцам, мяо, я, и, фань - всем национальностям равные права с ханьцами... право самим управлять собственными делами и в то же время образовывать совместно с ханьцами единое государство".[18, стр. 101] Хотя мы не можем знать наверняка. [19, стр. 56], что побудило КПК изменить свою позицию в отношении прав национальных меньшинств, думается, что не последнюю роль здесь сыграл наметившийся отход КПК из-под влияния Коминтерна и ВКП(б) и очевидное, неприемлемое для традиционной китайской политики, усиливающееся влияние СССР в пограничных районах Китая, прежде всего в Синьцзяне. Во всяком случае, после VI расширенного пленума ЦК КПК вопрос о праве наций на самоопределение в документах КПК отсутствует. Ему на смену приходит начинающий разрабатываться принцип районно-национальной автономии. В телеграмме ЦК КПК от 18.02.1946 г. четко указывалось: "Согласно программе мирного создания государства, требуется предоставление национальностям равных автономных прав, однако не следует выдвигать лозунга о самоопределении".[20,стр. 30] Ключевыми элементами политики КПК по отношению к национальным меньшинствам выступают: во-первых, признание за всеми неханьскими народами права на самоуправление в области экономики и культуры; во-вторых, признание единства родины у ханьских и неханьских народов Китая, следовательно - невозможность их самоопределения и образования суверенных государств, а функционирование как национально-территориальных автономий в рамках единого унитарного государства. Третий этап охватывает первое десятилетие функционирования новой государственности с 1949 по 1957 гг., когда видимая часть официально провозглашенной политики строительства новодемократического государства требовала привлечения к нему всех регионов и представителей всех этнических групп Китая.

Основные программные установки КПК по национальному вопросу и национальной политике были законодательно закреплены в "Общей программе НПКСК" в сентябре 1949 г., в обсуждении и принятии которой приняли участие официальные представители от всех регионов и всех этнических групп Китая. Статьи с 50 по 53 "Общей программы НПКСК" относились к национальной политике. Эти статьи предусматривали равенство всех национальностей в границах КНР и необходимость их объединения в борьбе с империализмом и внутренними врагами; запрещали любые действия, ведущие к дискриминации и угнетению, расколу национальностей, требовали борьбы с национализмом и шовинизмом; за национальными меньшинствами предусматривалось право вступать в НОА и организовывать местные силы общественной безопасности "в соответствии с единой военной системой государства". Формой национально-государственного строительства и средством решения национального вопроса рассматривалась районно-национальная автономия. Наконец, национальным меньшинствам декларативно гарантировалась свобода развития своего языка, сохранения или изменения традиций, обычаев и религиозных верований. Правительство брало на себя обязательства оказания неханьским народам помощи в политическом, экономическом и культурном строительстве.

В соответствии с концепцией национальной безопасности и интеграции всех приграничных земель и их неханьского населения в единое государство, статья 9 "Общей программы НПКСК" провозглашала, что "автономные районы различных национальностей являются неотъемлемой частью территории КНР".[21,стр. 25] В конце 1953 г. контуры национальной политики КПК уточняются в принятой "Генеральной задаче партии в национальном вопросе в переходный период". Как сообщала Жэньминь жибао, основные направления этой политики заключались: "...в укреплении единства родины и национального сплочения, совместном строительстве единой семьи великой родины", в пределах которой предполагалось "обеспечить равноправие национальностей во всех областях, осуществить районно-национальную автономию". "В процессе общего дела развития родины, всемерно учитывая нужды ее строительства, постепенно развивать экономику, политику и культуру всех этносов; постепенно ликвидировать оставленное в наследство историей фактическое неравенство между отдельными национальностями; идти к тому, чтобы отсталые этносы встали в один ряд с передовыми и вместе двигались к социализму". [22,стр. 6] Главная цель, которая ставилась в этот период КПК в ее политике по отношению к национальным районам, - удержать их в качестве "неотъемлемой части территории КНР" и, насколько возможно, мирными средствами провести первичные социально-экономические и демократические преобразования в них, обеспечивающие, с одной стороны, слом традиционных экономических и общественных отношений с последующим перераспределением собственности и господствующих политических сил и их подчинением единому руководству КПК; с другой - создание экономической и политической основы для претворения в жизнь политического курса КПК, предусмотренного в "Генеральной линии партии на переходный период". И надо отдать должное, не имеющая к моменту образования КНР прочных позиций в ряде национальных районов, КПК уже к концу 1956 г. прочно обосновалась в них, обеспечив себе руководящее положение в политической, экономической и идеологической областях. Несмотря на то что принятая в сентябре 1954 г. Конституция КНР и разработанное на ее основе законодательство по национально-государственному строительству в КНР исходили из принципов, изложенных в "Общей программе НПКСК", основная направленность национальной политики КПК принимает более радикальный характер, а "социалистические" идеи в ней приходят на смену национально-демократическим. И хотя состоявшийся в сентябре 1956 г. VШ съезд КПК в качестве основного направления борьбы с национализмом все еще рассматривал "противодействие великоханьскому шовинизму, при безусловном устранении тенденций к местному национализму среди кадровых работников из числа национальных меньшинств" [23, стр.8] и обращал внимание на то, что при проведении преобразований в национальных районах необходимо "придерживаться мирных методов, не прибегая к насилию", стремиться чтобы "всякого рода преобразования осуществлялись народными массами этих национальностей и их вождями на основе неторопливого изучения, путем консультаций и в соответствии с волей национальных меньшинств", [24, стр. 75-77] общие направления национальной политики уже к этому моменту претерпевают существенные изменения. Разработанная к началу 1956 г. и впервые обнародованная в выступлении Уланьфу на съезде "Общая задача партии и народов всех национальностей в области национального вопроса" провозглашала: "Еще больше укреплять единство нашей Родины и развивать отношения братства между различными национальностями. Еще больше крепить сплоченность внутри национальных меньшинств, развернуть активность национальных меньшинств в строительстве Родины и строительстве социализма. Помогать национальным меньшинствам в различные сроки перейти к социалистическому обществу, превратить нашу Родину в могучую социалистическую державу, а также, прилагая максимум усилий в течение длительного периода времени, поднять все национальности до равного положения в отношении уровней экономического и культурного развития". [25, стр. 29] Другими словами, в качестве первостепенных задач национальной политики ставится, во-первых, сохранение территориального единства Китая, а во-вторых, интенсивное подтягивание неханьских этносов до "передового уровня ханьцев". Решение поставленных задач предполагало наряду с преобразованиями в экономической сфере, принятие твердых мер на культурном фронте, целью которых было бы изменение традиционных обычаев национальных меньшинств и преодоление традиционной идеологии в их среде. Следствием этих изменений стали развернутые весной-летом 1957 г. движение "за упорядочение стиля работы" и движение "по борьбе с буржуазными правыми", которые переросли в кампанию "борьбы с местным национализмом" в национальных районах КНР.

Нельзя сказать, что элементы проявления национализма среди неханьских народов Китая (особенно достаточно крупных и территориально сконцентрированных) не имели места вообще. Они были, но в большинстве случаев носили бытовой характер, выражаясь неприятием некоторых социально-экономических и культурных преобразований новой власти, и не представляли сколь-нибудь реальной угрозы ни для центрального, ни для регионального руководства. По-видимому, более существенным оказалось то, что появившиеся в местной печати отдельные публикации обнаруживали парадокс национально-кадровой политики. Вместо дисциплинированных и надежных национальных кадров, которые могли бы сыграть руководящую роль в осуществлении глобальных перемен в обществе, партийные и административные органы оказались наводнены "нереформированными" кадрами, выражающими самостоятельные национальные, в редких случаях - действительно националистические взгляды, которые и были квалифицированы как "местный национализм", а их выразители - как "местные националисты". Завершением первой волны кампании "по борьбе с местным национализмом" заканчивается и очередной этап эволюции национальной политики КПК. На смену политике использования родоплеменной и феодальной знати национальных меньшинств, учета национальных особенностей и специфики регионов, терпимого отношения к религии и религиозным деятелям приходит новый курс, обеспечение законности гарантий проведения которого в жизнь возлагается на "реформированных" в ходе кампании "по борьбе с местным национализмом" представителей рациональной интеллигенции и кадровых работников партийных и административных органов. Четвертый этап эволюции подходов к решению национальной проблемы в КНР является самым продолжительным и охватывает 1958-1978 гг., объединяя в себя периоды "большого скачка" и создания "народных коммун", период "урегулирования" начала 60-х годов, и, наконец, "культурную революцию". Отличительной чертой этого этапа является то, что КПК, сохраняя свою прежнюю теоретическую концепцию решения национального вопроса в КНР, фактически осуществляет совершенно противоположную политику, направленную на окончательную ликвидацию любого рода национальной самобытности и полное подчинение национальных районов единому централизованному руководству. Эта цель достигается как дальнейшим "огосударствлением" экономической и общественной жизни в Китае, так и применением в национальных районах приемов, апробированных в прошлые годы. Одним из основных направлений в решении этих задач было создание "народных коммун" и сопровождающее его движение "по социалистическому и коммунистическому воспитанию" в китайской деревне, предусматривающие ликвидацию всего индивидуального, национально специфического и требующие слепого подчинения "безошибочной линии и курсу партии", невыполнение которых могло квалифицироваться как угодно со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Актом создания "народных коммун" был нанесен окончательный удар по национальной специфике районов проживания национальных меньшинств, они превратились в действительно "неотъемлемую часть" территории КНР. "Народная коммуна" не только сделала невозможным существование персонифицированного собственника, но и разрушила традиционные родоплеменные и клановые связи у местных этнических групп, они теряли свою национальную и индивидуальную самобытность и превращались в дешевую наемную силу государства. Тот, кто отказывался сотрудничать, был обречен на голодную смерть, поскольку коммуны давали возможность новой власти не только привести широкие народные массы в зависимость от государства, но и подчинить их даже в вопросах пропитания. Захлестнувшая Китай с конца 1965 г. "культурная революция" еще больше осложнила ситуацию: на смену социально-экономическому строительству и преобразованиям в культурной сфере (пусть даже осуществляемым иногда и в извращенной форме) приходит волна анархии, вызванная решением "Группы по делам культурной революции" о сломе партийной машины и замене ее "революционным захватом власти снизу". С повсеместным образованием к концу 1968 г. "ревкомов" даже видимость районно-национальной автономии была разрушена, а автономные районы начали рассматриваться не иначе как непосредственно подчиненные центральному правительству провинции КНР. С началом кампании по "критике банды четырех" существенно меняются подходы центрального руководства к проблеме национальной политики. В центральной прессе обращается внимание на то, что "банда четырех" вместо того чтобы уважать права на автономию, нравы и обычаи национальных меньшинств, подавляла их права на управление собственными делами. "Банда" обвинялась в саботировании политики партии в отношении национальных меньшинств и отрицании специфических особенностей приграничных районов и их национальной специфики; подчеркивалось, что впредь необходимо уважать нравы и обычаи национальных меньшинств, уделять внимание использованию разговорного и письменного языков, дать простор лучшим сторонам их культуры. [26, стр. 123]

В марте 1978 г. принимается очередная конституция КНР, которая исключает наиболее одиозные положения прежней конституции и в определенной степени возвращается к нормам, изложенным в основном законе 1954 г. Конституция подчеркивает многонациональный характер Китая, восстанавливаются положения о равенстве наций, о праве нации на развитие своего языка, о свободе сохранения или изменения нравов и обычаев, о свободе вероисповедания и допустимости деятельности религиозных организаций "в установленных законом рамках", о праве органов самоуправления национальных автономий разрабатывать положения об автономии и отдельно действующие акты

Таким образом, к концу 70-х годов национальная политика КПК как бы завершила полный круг в своем развитии, а национальные районы, как и Китай в целом, вступили в новую фазу исторического развития. Эта фаза характеризовалась новым качественным уровнем отношений центральной и местных властей; изменившейся этносоциальной структурой населения национальных районов, их значительной степенью интеграции в единый народнохозяйственный механизм страны; наконец, изменившемся раскладом политических сил в мире. Предстояло искать новые формы и пути решения национального вопроса в Китае при условии сохранения его территориальной целостности и обеспечения гарантий как национальной безопасности, так и дальнейшей интеграции национальных районов в единое многонациональное унитарное государство, а населяющих их неханьских этнических групп - в "единую китайскую нацию". Этот краткий экскурс в историю формирования концепции национальной политики КПК дает основание для весьма значимых в плане поставленной нами темы исследования выводов как о перспективах этнического сепаратизма в Китае, так и о мерах, которые могут быть задействованы руководством КНР по его пресечению. Во-первых, несомненно, что с приходом к власти КПК контуры национальной политики в Китае резко меняются, приобретая классовые очертания и воспринимая влияние советских теоретических трактовок. Однако сущностная часть теоретических разработок остается прежней - убедить общественное мнение, что Китай исторически складывался как "единое многонациональное государство", а "китайская нация" ("чжунхуа миньцу) - как "суперэтнос". Именно следствием этих умозаключений явилось, с одной стороны, признание за всеми проживающими на территории КНР народами статуса "нации" при одновременном включении в понятие "китайская нация" все этнические группы, "сопричастные к истории страны". А с другой - непризнание принципов национального самоопределения и федеративного государственного устройства, а организация национально-государственного строительства на принципе районно-национальной автономии. Во-вторых, на протяжении всех этапов оставалась неизменной главная цель, которая ставилась КПК в ее политике по отношению к национальным районам. Она предполагала удержать их в качестве неотъемлемой части территории КНР и, насколько возможно, мирными средствами провести социально-экономические и политические преобразования, обеспечивающие слом традиционных экономических и общественных отношений в них с последующим перераспределением господствующих политических элит и их подчинением единому руководству КПК. Решение этой задачи в свою очередь требовало создания экономической, политической и идеологической основы для необратимости процесса интеграции национальных районов в единый Китай, претворения в них политических установок КПК и их полное подчинение единому централизованному руководству.

Все это, правда, с небольшими теоретическими корректировками, учитывающими современный этап развития этнологии в Китае, присутствует и в современной концепции национальной политики КПК.

1.3 Основные черты современной национальной политики

Новый этап в истории КНР наступил после Ш пленума ЦК КПК 11-го созыва (декабрь 1978 г.), когда вызванные обострением напряженности в обществе и подкрепленные изменениями в руководящей политической элите социально-экономические преобразования приобретают легитимную основу. В соответствии с положениями новой экономической стратегии ЦК КПК пересматривает и свою национальную политику, в основу которой закладываются принципы, практиковавшиеся до 1957 г. Национальные районы КНР прекращают свое существование в качестве "форпостов борьбы с ревизионизмом" и начинают рассматриваться как равноправные провинции КНР, от успешного развития которых "зависит судьба всей страны". Обнародованные в середине 1979 г. установки ЦК КПК по организации национальной работы провозглашали, что в новый исторический период задачи партии и государства в этой сфере сводятся к следующему: "высоко поднять великое знамя идей Мао Цзэдуна, последовательно воплощать в жизнь задачи генеральной линии нового периода; неуклонно придерживаться четырех основных принципов и осуществления национальной политики партии; усиливать национальную сплоченность и укреплять единство родины; защищать границы и стабильность в районах проживания национальных меньшинств; в полной мере мобилизовать социалистическую активность всех национальных меньшинств в борьбе за превращение Китая в социалистическую модернизированную державу". [26, стр. 123] В качестве основных пропагандистских пунктов этих установок предполагалось рассматривать, во-первых, сплочение всех национальностей на борьбу за осуществление четырех модернизаций; во-вторых, оказание национальным меньшинствам государственной помощи в развитии экономики и культуры, целью которой являлось бы выравнивание уровней развития населяющих Китай этносов. [27,стр. 10] Однако, как представляется, круг задач, которые предстояло решить, опираясь на новые установки центра в отношении национальных районов, был значительно шире. Не "благородная" цель "выравнивания" уровней развития отдельных этносов являлась ключевой, хотя в стратегическом плане - интеграция национальных районов в общее русло предполагаемых экономических реформ, - и она имела существенное значение. Речь, по-видимому, шла о другом. Разрушенный "культурной революцией" механизм управления народным хозяйством, хаос в управленческой сфере, утрата центром социальной опоры в национальных районах (прежде всего в лице местных кадровых работников партийных и административных органов) и рычагов контроля в процессе их интеграции собственно в Китай и проводимую центральным руководством политику; фракционная борьба как в центре, так и на местах, как в кадровом корпусе, так и в партийном аппарате; наконец, изменение ситуации в раскладе политических сил в мире, становящиеся все более очевидными стагнационные процессы в СССР и стремление любой ценой сохранить существующую политическую систему в КНР - все это потребовало как новых реформистских действий, так и необходимости их поэтапного осуществления. Понимая, что прогнозируемая активность истерзанных "культурной революцией" масс в процессе осуществления реформ может выйти за дозволенные рамки, центральное руководство отпускало власть, словно бумажного змея, оставляя нить в своих руках. Прежде всего требовалось сохранить достигнутый к концу "культурной революции" успех в интеграции районов проживания национальных меньшинств в собственно Китай и обеспечить условия, гарантирующие их участие в намеченных социально-экономических и политических мероприятиях. Отсюда - обещание государственной поддержки и помощи; активная пропаганда лозунга "извечного единого многонационального Китая"; списание перегибов в национальных районах на счет кадровых работников-выдвиженцев "культурной революции"; возврат к практике начала - середины 50-х годов; активизация противодействия великоханьскому национализму; особое внимание на пресечение и исправление националистических тенденций крупных этносов в районах, где они составляют большинство населения; допущение свободы вероисповедания, использования национальных языков и письменности в учебном процессе; реанимация традиций и культуры неханьских народов Китая и т. д.. [28, стр. 5-6] Во - вторых, необходимо было сохранить политическое реноме КПК и ее идеологии, укрепив в общественном сознании мысль, что порочна ни сама система, а лишь "некоторые стоящие у власти" перерожденцы. Как следствие - обилие противоречий и разночтений в документах ЦК КПК конца 70-х - начала 80-х годов, в которых наряду с новыми положениями присутствовали и архаизмы периода "культурной революции". В-третьих, предстояло подготовить новый кадровый корпус, воспитав его в духе последних политических установок. Отсюда - внесение в конституцию 1978 г. требования к вышестоящим по отношению к национальным районам органам "всемерно готовить национальные кадры", начало кампании по реабилитации кадровых работников-ветеранов, усиление внимания на политической и идеологической качественности кадрового корпуса. Наконец, теоретически верное положение о разрывах в уровнях социально-экономического и культурного развития отдельных этносов и заложенный в руководящие партийные документы приоритет ханьцев в условиях необходимости ускорения процесса социально-экономического возрождения Китая и объективно низкого уровня экономического развития неханьских регионов и населяющих их этносов предполагало продолжение миграции в эти регионы ханьцев из внутренних районов Китая. Поскольку новый поток мигрантов мог вызвать нежелательные межнациональные конфликты требовалось, с одной стороны, восстановить разрушенные "культурной революцией" "опорные базы" центра в национальных районах Китая, а с другой - усиленно внедрять в сознание масс идею "национальной сплоченности" и идти, хотя бы на формальное", расширение прав национальных меньшинств (точнее - национальной бюрократии в лице кадровых работников местных партийных и административных органов) в районах, где они осуществляли районно-национальную автономию. Я далека от мысли рассматривать все вышеизложенное как некую "злую волю центра". По-видимому, другого пути просто не было. Было необходимо хоть сколь-нибудь поднять уровень жизни народа, реанимировать производство и структуру управления народным хозяйством, заложить не только социально-экономические, но и морально-психологические основы будущих преобразований. У центрального китайского руководства хватило мудрости понять, что опережающая экономическую политическая либерализация лишь углубит экономический кризис, а снижение степени политической централизации в условиях политического и идеологического хаоса приведет к развалу страны. Сознательно приняв на себя критику (в том числе и в плане ущемления прав неханьских народов на национальное самоопределение), оно сохранило за собой ключевые рычаги власти, поэтапно осуществляя экономические реформы и дополняя их элементами политической либерализации, включая и сферу национальных отношений и национальной политики.

Что касается национальных районов, то на данном этапе главным вопросом, который предстояло решить в их отношении, являлось снятие напряженности между центральной властью и местным руководством, возникшей в результате непродуманной политики периода "культурной революции". Основное содержание этой задачи состояло в урегулировании отношений между центром и автономиями (как в плане разграничения полномочий и расширения автономных прав, так и упорядочения отношений на уровне кадрового корпуса); между проживающими в автономных районах кадровыми работниками-ханьцами и кадровыми работниками из числа национальности, осуществляющей районную автономию; между кадровыми работниками из числа местных этнических групп, между военными и гражданским населением, между ханьцами и национальными меньшинствами. Другими словами, речь шла о совершенствовании системы районно-национальной автономии и возвращении к практике начала 50-х годов в сфере национальных отношений. Выступая на проведенном в апреле 1980 г. совещании по работе в Тибете, председатель Госкомитета по делам национальностей Ян Цзинжэнь, указывая на пути совершенствования районо-национальной автономии, подчеркивал, что она должна включать в качестве своего основного содержания следующие положения:

•органы автономии должны формироваться главным образом за счет кадровых работников той национальности, которая осуществляет национальную автономию

•в автономных образованиях в первую очередь должны использоваться язык и письменность осуществляющей автономию национальности, чтобы она могла реализовывать свои права

•в автономных образованиях все дела необходимо вести основываясь на национальных и региональных особенностях

•автономные образования могут, основываясь на особенностях ситуации и специфических потребностях, исходя из принципов законодательства и Конституции вырабатывать собственные отдельно действующие акты, положения об автономии, приказы и распоряжения, имеющие силу закона

•автономные образования обладают более широкими финансовыми полномочиями, нежели равные им по административному статусу обычные районы

•автономные образования, по сравнению с равными им по статусу обычными районами, пользуются более широкими правами на управление и получение прибылей от находящихся на их территории лесов, полей и недр

•граничащие с иностранными государствами автономные образования в условиях нормальной обстановки имеют право осуществлять приграничную торговлю

•автономные образования должны развивать культуру, науку и образование данного этноса

•в отношении указаний и приказов центра или вышестоящих органов автономные образования, в случае их несоответствия обстановке в данном регионе, могут не выполнять их или исполнять в измененном виде, однако на это предварительно испрашивается мотивированное согласие. [29, стр. 8] Такой подход в определенной мере позволял решить указанную проблему, однако требовалось не только снизить степень напряженности в национальных районах, но не допустить раскола страны и включить национальные районы в русло осуществляемых социально-экономических реформ. Поэтому, несмотря на изменение национальной политики, допускаемый плюрализм в толковании концепции районно-национальной автономии и существенный пересмотр стратегии социально-экономического развития страны, на данном этапе национальные районы рассматривались исключительно как часть единого народнохозяйственного механизма; их национальная специфика, безусловна, учитывалась, но речь о региональном хозрасчете пока не шла. Принятый в апреле 1981 г. генеральный курс партии в национальной работе предусматривал "неуклонно придерживаться неизменной работы в вопросах помощи национальным меньшинствам во всестороннем развитии их политики, экономики и культуры, поэтапном движении вперед по пути социализма, постепенном осуществлении фактического равенства всех этносов". [30,стр. 22] Однако в условиях расширения процесса экономической и политической либерализации этого было явно недостаточно. Требовался как более детальный анализ и переоценка "опыта" периода "культурной революции", так и хотя бы формальное движение в сторону расширения автономных прав национальных меньшинств. Как подчеркивал член Политбюро ЦК КПК Уланьфу, в настоящее время основными требованиями кадровых работников и масс национальных меньшинств являются:

•право пользования автономией, самостоятельного управления делами данного этноса и данной территории, чтобы все местные дела и вся местная работа велись исходя из местных условий и реальной жизни национальных меньшинств

•надлежащим образом охранять местные природные богатства, рационально их использовать в интересах защиты экономических интересов национальных меньшинств... провести разделение полномочий между автономными органами управления, центральными и вышестоящими государственными органами... решить вопрос о бездумном переселении народов;

•надежда, что на основе опоры на собственные силы они получат значительную поддержку и помощь со стороны государства и ханьцев

•расширять ряды национальных кадров, обеспечивать равноправие национальностей

•срочно принять меры к спасению и приведению в порядок национального культурного наследия, предоставлению возможности использовать и развивать национальный язык и письменность, обеспечению условий для расцвета национальной культуры, уважению национальных обычаев, нравов, вероисповеданий. [31, стр. 8]

Другими словами, речь шла о возможности реализации принципов регионального хозрасчета и распределения полномочий между центральной и местной бюрократией. Понимая, что подобное ослабление власти центра может в условиях национальных районов (особенно тех из них, которые обладали достаточным опытом организации и функционирования национальных органов власти) привести к возникновению тенденции сепаратизма и этнократизма, а также обострению межэтнических отношений на этой основе, центральное руководство одновременно с либерализацией национальной политики принимает меры, призванные обеспечить стабильность хотя бы в рядах кадрового корпуса.

В национальных районах и учреждениях центрального аппарата, так или иначе связанных с работой с национальными меньшинствами, предполагалось сосредоточить внимание на трех аспектах. Первое, "выправить" знания о районно-национальной автономии, где речь шла об "упорядочении" понимания сущности и проблем районно-национальной автономии в среде кадровых работников центральных и местных органов власти, ханьцев и национальных меньшинств. Второе, всесторонне проводить в жизнь и своевременно стимулировать партийную политику осуществления районно-национальной автономии, в которой коренными вопросами являются, "национализация" ("минъцзухуа") местных органов самоуправления и "автономные права". По существу же речь шла о "коренизации" кадрового корпуса органов местного самоуправления в автономиях и расширении их властных полномочий. Третье, формирование юридической базы системы районно-национальной автономии, прежде всего, в плане учета сложившихся реалий, уточнения положений действующего национального законодательства и разработки новой концепции законодательства о национально-государственном строительстве в КНР. [32, стр. 11] Многие из этих положений имели перспективное значение, но некоторые предстояло решать незамедлительно. Главной из этих неотложных проблем была проблема сохранения политической стабильности в национальных районах и обеспечения условий политической и национальной сплоченности как на уровне кадрового корпуса, так и на уровне межэтнических отношений других социальных слоев населения национальных автономий. Решить эту проблему была призвана разработанная в 1981 г. концепция "два не отрываться" {"лянгэ ли букай"). [33, стр. 4] которая первоначально предполагала урегулирование отношений между кадровыми работниками ханьцами и неханьцами, а позднее приобрела более расширенное толкование: "...отношения между ханьс-ким и неханьскими народами - это отношения, в которых ханьцы не могут отрываться от национальных меньшинств, а национальные меньшинства - от ханьцев. Это отношения, сохраняющиеся на основе взаимопомощи и взаимного сосуществования, кто-либо не может жить в отрыве от кого-либо". [34, стр. 5]

Одновременно с решением вопроса урегулирования межэтнических отношений на уровне кадрового корпуса и других социальных слоев населения национальных районов ЦК КПК принимает решения, обеспечивающие легитимную основу деятельности религиозных организаций и укрепления действующих органов местного самоуправления как по линии организационной работы, так и формирования новой юридической базы их деятельности. [35, стр. 73-74]

Существенным образом меняются и подходы к проблеме борьбы с двумя видами национализма. Во-первых, снимается вопрос о "великоханьском" национализме вообще и признается, что проявления "великонационализма" могут иметь место не только среди ханьцев, но и среди представителей других этнических групп, если на то имеют место определенные условия. Во-вторых, разрешение всех межэтнических конфликтов предполагается на основе конкретного анализа ситуации и их классификации именно как "национальной", а не иной проблемы, на основе закона, а не идеологических и политических кампаний. В-третьих, предписывается четко разграничивать проявления национализма и нормальных национальных чувств; то есть понимать, что требование этноса развивать свой язык и культуру, следовать своим национальным обычаям и традициям, исповедовать свою религию - отнюдь не есть проявление национализма, и последний возникает только тогда, когда эти требования вступают в противоречие с общечеловеческими ценностями, правами и интересами других этносов, проживающих на данной территории. [36, стр. 5]

В октябре 1982 г. разрабатывается специальное постановление об оказании помощи национальным районам со стороны экономически более развитых регионов страны. Главное внимание документ обращает на техническое перевооружение промышленных предприятий национальных районов, оказание им научно-технической помощи, подготовку квалифицированных специалистов как из числа местных этнических групп, так и за счет направления лучших специалистов предприятий экономически развитых районов страны в национальные районы. [37, стр. 67-84]

Наконец, в декабре 1982 г. принимается новая Конституция КНР, которая полностью восстанавливает национальные меньшинства в тех правах, которыми они пользовались в начале - середине 50-х годов, и закладывает юридическую основу формирования будущего законодательства по национально-государственному строительству.

Вопросы национальной политики КПК в "Законе КНР о районно-национальной автономии".

С 1 октября 1984 г. вступает в силу "Закон КНР о районно-национальной автономии", на основе которого строится деятельность органов власти всех уровней. Думается, нет необходимости комментировать этот документ, его содержание (при всех критических выступлениях в адрес, как политики центрального правительства КНР, так и самого закона) говорит само за себя. Содержащий 67 статей закон предоставил национальным районам (в лице органов местного самоуправления) все права на их самостоятельное развитие в рамках единого Китая и на общее благо. Практически все пожелания автономных национальных образований де-юре были учтены в данном документе, тот же факт, что они не реализуются практически и до настоящего времени вопрос другого порядка, связанный с конкретными социально-политическими и духовными процессами, имеющими место в каждом из национальных районов КНР. Сам по себе "Закон о районно-национальной автономии" не содержал каких-либо теоретических нововведений, лишь констатируя оформившиеся концепции КПК по национальному вопросу, однако некоторые положения его окончательной редакции существенно урезали заложенный в них первоначальный смысл и требовали более расширенного толкования. Эти положения касались, прежде всего, вопросов межэтнических отношений в автономиях, особенностей формирования органов самоуправления (в плане этно-пропорционального представительства в них), характера и механизма перераспределения власти между центральными и местными органами управления. Преамбула закона констатировала: "В борьбе за сохранение национального единства необходимо выступать против национализма великой нации, главным образом великоханьского, а также против местного национализма". [38, стр. 9]

Подобная установка в общественном сознании ассоциировалась исключительно на уровне межнациональных противоречий между ханьцами и неханьскими этносами, существенно ограничивая как саму проблему, так и спектр межэтнических отношений в национальных районах КНР. У нас не вызывает сомнения, что авторами закона эта проблема не понималась в ее полном объеме. Ограничительное толкование было допущено, по-видимому, сознательно, поскольку детальное ее раскрытие было связано с разъяснением глубинных противоречий самой концепции районно-национальной автономии. Во всяком случае, выступивший на сессии с разъяснениями проекта заместитель председателя Комитета по делам национальностей Нгапод Нгагван-Дзигмэд указывал, что в преамбуле говорится: "необходимо выступать против двух видов национализма, то есть против национализма большой нации, главным образом великоханьского, а также против местного национализма". И далее, "В национальных автономиях необходимо выступать против великоханьского национализма, а также против национализма других крупных наций и против местного национализма".[39, стр. 10-35] В более позднем комментарии к закону эта проблема рассматривалась в полном объеме. Указывалось, что в национальных отношениях в автономиях имеют место несколько видов межнациональных отношений: во-первых, отношения между ханьцами и национальными меньшинствами, в которых различаются отношения между ханьцами и осуществляющим автономию этносом, а также между ханьцами и не осуществляющими автономию этносами.

Во-вторых, отношения между осуществляющим автономию этносом и другими неханьскими этносами, включая территориально сконцентрированные малые этносы и проживающих разрозненно представителей крупных этносов. В-третьих, между этносами, осуществляющими районно-национальную автономию, в том числе этносами, осуществляющими автономию совместно, а также этносами, осуществляющими автономию на уровне различных административных образований (автономный район, автономная область, автономный уезд). Наконец, отношения между неханьскими этносами, не осуществляющими районно-национальную автономию, включая отношения между компактно проживающими малыми этносами и разрозненно живущими представителями крупных этносов, отношения между представителями разрозненно живущих этносов. [40, стр. 3] Открыв этот "ящик Пандоры", центральное руководство поставило бы себя перед довольно трудно разрешимыми проблемами: критерии выделения обладающих автономией этносов, признаки выделения различным этносам де-юре равных, но административно подчиненных автономий, решение вопросов структурной соподчиненности автономий и т.д. Поэтому, следуя логике противодействия меньшему злу, в основной текст закона была включена апробированная концепция "борьбы с двумя видами национализма", в русле которой и проходили дальнейшие дискуссии. Вторая проблема, непосредственно связанная с вышеизложенным, касалась принципа "национального равноправия", заложенного в концепцию национальной политики КПК. В этом вопросе разночтения проистекали главным образом из-за допущенной в предшествующие годы терминологической путаницы, когда проблема "юридического равенства этносов" ассоциировалась с проблемой "национального равноправия" вообще, а существо национального вопроса рассматривалось в виде "ликвидации фактического неравенства между этносами".

Другими словами, сугубо социально-экономическое понятие "неравномерности исторического развития отдельных этносов" было возведено в ранг политического понятия "национальное равноправие". По своей сути вопрос ясен, в наследство историей оставлено не "неравенство" ("бу пиндэн") этносов, а "неравномерность" ("бу пинхэн") их социально-экономического, политического и культурного развития и вытекающие отсюда "различия", "разрывы" ("чацзюй") между уровнями развития отдельных этносов. С учетом этого, все встает на свои места: первое - юридическое и политическое понятие, второе - экономическое и социальное. Первое - субъективное, второе - объективное. Следовательно, при решении национального вопроса речь должна идти о юридическом закреплении принципа "равенства всех этносов", с одной стороны, а с другой - интенсивном сокращении и ликвидации "разрыва" в уровнях социально-экономического, культурного и политического развития между ними. К чести китайских теоретиков необходимо сказать, что такое понимание присутствовало уже к середине 80-х годов. По мнению ряда китайских авторов, "неуклонное следование принципу национального равноправия вовсе не означает 'беспристрастного отношения' к любому этносу и в любой области", оно означает, что "необходимо гарантировать юридическое равенство всем этносам в политической сфере, допустить полное использование права на автономию всеми этносами", признавая различия между этносами в уровнях их развития. [41, стр. 50] К сожалению, как проблема "национального равноправия", так и "сущности национального вопроса" в условиях Китая остались дискуссионными до настоящего времени. При этом, имеющая место путаница в понимании "национального равноправия" как юридической дефиниции, и "неравномерности развития этносов", как историко-экономической, продолжает служить одним из источников возникновения не только теоретических споров, но и межнациональных конфликтов. Третья дискуссионная проблема была связана с особенностями формирования органов самоуправления национально-территориальных образований, что "не только является одним из коренных вопросов осуществления районно-национальной автономии, но и важнейшим демократическим правом национальных меньшинств управлять внутренними делами, как хозяин в собственном доме".[42, стр. 11]

У нас нет оснований подвергать этот вывод сомнению. Действительно, законодательство КНР наделяло автономными правами не этносы, а органы самоуправления на местах, и, следовательно - особенности их формирования, этническая и социальная структура играли первостепенное значение в функционировании районно-национальной автономии. Для нас важно другое, ограничение теоретического осмысления концепции районно-национальной автономии проблемами организации органов самоуправления на местах заслоняло собой главные вопросы: как эти органы будут действовать в условиях неизменной политической системы и что нужно сделать, чтобы правом на автономию обладали не административные органы, а сам этнос? К сожалению, эти вопросы до настоящего времени остаются вне поля зрения китайской теоретической мысли. Главное, на что обращается внимание - подготовка необходимого числа кадровых работников из национальных меньшинств, их политическая и идеологическая благонадежность. Наконец, еще одна дискуссионная проблема - характеристика понятия "право на автономию" и особенности разграничения полномочий между центральными и местными органами власти. Основное, на что обращалось и обращается внимание при анализе проблем реформы политической системы в районах проживания национальных меньшинств - правильное отношение к принципу "национального самоопределения", укрепление национальной сплоченности и стабильности в регионах, постановка во главу угла долговременных общегосударственных интересов. [43, стр. 88-89]

Другими словами, речь идет о возможности перераспределения властных полномочий между центром и регионами, допущения более широкой автономии при сохранении целостности государства и номинального руководства центра через партийные организации на местах и работающих в них коммунистов. Казалось бы, прогресс налицо. Однако это только на первый взгляд. Поскольку и в "Законе КНР о районно-национальной автономии", и в других актах неизменно сохраняется норма "строгого следования курсу партии", все словесные заверения и даже законодательно оформленное распределение полномочий между центром и регионами мало что дают. Связывая их реализацию с "идеологически единым" кадровым аппаратом органов самоуправления на местах и "неизменностью курса партии", выработанного ЦК КПК, центральное руководство тем самым оставляет за собой право всегда вмешаться в их деятельность.

Глава 2. Социально-экономические и культурно-национальные и политические вопросы развития современного Синьцзяна в контексте проблемы этнического сепаратизма

.1 Социально-экономические последствия реформ и социальные характеристики этнических меньшинств в Синьцзяне

После известных событий 1976-1977 гг. в Китае, связанных с устранением с политической арены "банды четырех", руководство автономного района предпринимает меры по исправлению перегибов, допущенных в национальных отношениях. Главный упор делается на выравнивание уровней социально-экономического развития регионов и повышение жизненного уровня населения. Решить эту задачу в практическом плане была призвана реформа экономической системы КНР, которая к настоящему времени в СУАР прошла несколько этапов.

Первый охватывал период 1978-1984 гг. и характеризовался введением производственной ответственности и закреплением подряда на землю за отдельным крестьянским двором. Главной целью этого этапа было упразднение практиковавшейся в течение двадцати лет уравниловки, активизация производственной деятельности крестьян.

Второй этап приходился на 1985-1987 гг. и ставил своей целью упорядочение структуры сельской экономики и приведение ее в соответствие с потребностями развития села с параллельным осуществлением первичных преобразований в экономике городов, связанных с частичным изменением структуры собственности, внедрением новых форм ответственности за производство и управление им, организации труда.

Третий этап охватывал период 1988-1997 гг., когда в дополнение к "внутренним" механизмам реформирования народного хозяйства включаются "внешние", связанные с расширением рамок внешнеэкономических связей, предоставлением многим районам, городам и отдельным предприятиям льгот во внешнеэкономической деятельности, увеличением объема иностранных инвестиций в экономику СУАР. С марта 2000 г. начался новый этап в развитии автономного района, связанный реализаций плана "большого развития запада". О социально-экономическом и политическом значении этого плана мы будем говорить отдельно, а пока постараемся кратко охарактеризовать социально-экономические итоги предшествующих его принятию этапов. Результатом проведенных преобразований явилось не только изменение структуры собственности и производственных отношений в автономном районе, но и всей социально-классовой структуры региона.

Социально-экономические изменения села

В сельской местности уже в начале 80-х годов становится заметной тенденция к укреплению хозяйства отдельного крестьянского двора. Распространение подрядной системы ответственности в ее коллективной форме (при номинальном сохранении народных коммун и трехзвенной системы собственности), столкнувшись с рядом трудностей как в растениеводческих, так и в особенности в скотоводческих районах, [44, стр. 123-124] не дало ожидаемых результатов. Очень скоро им на смену пришли индивидуальные формы производственной ответственности в виде семейного подряда и организации специализированных дворов, ставшие господствующими в экономике деревни к концу 1983 - началу 1984 г.г. В земледельческих районах численность бригад, внедривших систему семейной ответственности за производство, к концу 1984 г. достигла 34 тыс. (98,8% общей численности бригад), специализированных дворов - 1.586 тыс., или 98% всех крестьянских хозяйств. В скотоводческих районах системой производственной ответственности к концу 1983 г. было охвачено свыше 60% хозяйств, в том числе 90%) в Санджи-Хуэйской автономной области и 80% в Илийском округе. После внедрения в 1984 г. системы "двойного подряда", предусматривающей передачу хозяйствам по остаточной стоимости скота и пастбищ, внедрение новых форм организации труда пошло еще быстрее. К 1987 г. 97% скотоводческих хозяйств было охвачено системой "двойного подряда".[45, стр. 15] Решающее значение для столь стремительного распространения системы производственной ответственности в деревне, особенно в форме семейного подряда и специализированных дворов имели документы ЦК КПК и Госсовета КНР, принятые в этот период. Во-первых, был законодательно решен вопрос о положении народной коммуны и производственной бригады. В соответствии с новой Конституцией КНР, первые ликвидировались, а вторые получали статус юридического лица. Подрядный договор стал регулировать экономические отношения между органами власти и бригадами, между отдельными бригадами, бригадой и крестьянином-подрядчиком, между крестьянскими дворами. Именно в этот период, особенно после принятия "Документа №1" ЦК КПК за 1984 г., подтвердившего ключевые положения аналогичного документа за 1983 г. и существенно расширившего часть из них, отдельному крестьянскому двору были предоставлены важные экономические права: продление срока подряда, введение права наследования подрядного участка, разрешение покупки в личную собственность основных средств производства, расширение права на занятие торговой деятельностью и перевозку грузов, предоставление права выхода из бригады и вступления в добровольные объединения и т.д. Крестьянин из прикрепленного в находящейся в коллективной собственности коммуны земли наемного работника постепенно превращается в полноправного товаропроизводителя, чьи экономические интересы охраняются законом. Однако процесс раскрепощения крестьян был негативно воспринят частью партийного и государственного аппарата.

Особое недовольство вызвал допуск крестьян в сферу торговли и в области несельскохозяйственного производства, о чем говорилось на Всекитайском совещании по работе в деревне в 1983 г. Еще большее раздражение вызвал "Документ №1" ЦК КПК за 1984 г. Нотки противодействия такой позиции звучали в специальной установке Комитета КПК СУ АР "О претворении в жизнь основных положений двух документов №1 ЦК КПК". В ней, в частности, предлагалось местным партийным органам всех ступеней укреплять и развивать систему производственной ответственности на основе семейного подряда в полеводстве и животноводстве; уделять больше внимание лесоводству; укреплять систему производственной ответственности в области ирригации и водного хозяйства; оказывать всемерную помощь и поддержку сельским предприятиям. Кроме того, документ рекомендовал объединять усилия коллективной и частной сельхозтехники, поддерживать специализированные семьи, добиваться чтобы они в короткий срок стали зажиточными. Особо подчеркивалась необходимость поощрять тех земледельцев и животноводов, которые приобретают тракторы и автомобили в личную собственность, занимаются грузоперевозками. Запрещалось ограничивать количество личного скота и самовольно повышать налоги с крестьян.

Наконец, документ нацеливал партийные и административные органы на поддержание усилий крестьян по расширению товарного производства, допуская организацию крестьянами закупок сельхозпродукции, наем рабочих, помощников и учеников, свободную реализацию на рынках мясомолочной и иной сельскохозяйственной продукции. [46, стр. 178-181] Апелляция Комитета КПК СУ АР именно к своим кадрам представляется не лишенной аргументации, поскольку, несмотря на снижение (местами, значительное) влияния кадровых работников на происходящие в деревне процессы, их роль в аграрной политике КПК оставалась пока доминирующей. Подобное положение объяснялось несколькими обстоятельствами. С одной стороны, государство было вынуждено сохранять методы административного регулирования для обеспечения граждан прожиточным минимумом. С другой - без сколь-нибудь существенных изменений оставался общий подход к аграрному сектору как источнику финансирования остальных отраслей народного хозяйства, что в наибольшей степени возможно при административных методах управления. Наконец, неуправляемость распыленного семейного хозяйства, когда индивидуальный крестьянский двор стал не только главным производителем товарной продукции на селе, но и основным держателем производственных фондов села, при отсутствии сколь-нибудь эффективного экономического механизма, способного контролировать эту стихию, вынуждали к сохранению административных методов управления, хотя в условиях необходимости повышения эффективности производства это был и не лучший выход. Существенное значение имело и то обстоятельство, что кадровые работники, в силу занимаемого ими положения в обществе, просто могли либо заблокировать осуществление новой экономической политики, либо извратить экономически целесообразные мероприятия, сделав их результаты прямо противоположными. Поэтому у китайского руководства оставался лишь один выход - в приказном порядке "включить" бюрократию в осуществление экономически целесообразных мероприятий. И апелляция к партийным и государственным кадровым работникам на местах дала свои результаты. Семейный подряд укрепился в синьцзянской деревне, а ведение хозяйства в рамках отдельного крестьянского двора стало основным источником поступления доходов в сельскую экономику. Еще большее значение апелляция к местным кадровым работникам имела в скотоводческих районах, где традиции патриархальных отношений имели более глубокие корни, а практикующаяся в них система "двойного подряда" по своему характеру была близка традиционным отношениям в кочевых хозяйствах и вела к укреплению наиболее имущих дворов, для которых было характерно выделение в самостоятельные хозяйства и сокращение влияния на них новой родовой знати в лице кадровых работников аулов и кочевий. [47, стр. 14]

Стихийное нарастание числа укрепляющихся хозяйств и директивные указания центральных органов, требующие от кадровых работников стимуляции этого процесса, заставляли последних искать пути сохранения своего лидирующего положения в обществе, явно не противодействуя при этом введению новых производственных отношений. Данные синьцзянской прессы убеждают, что выход был найден довольно быстро и базировался все на той же специфике родовых и клановых отношений, согласно которой выступающий защитником "родового единства" лидер должен был превосходить всех членов рода или клана и по своему имущественному положению. Официальная политика КПК, допускающая возможность "первоначального обогащения части людей", легализовала данное направление развития хозяйств кадровых работников в земледельческих и особенно скотоводческих районах Синьцзяна. При общем критическом подходе к подобной позиции кадровых работников в земледельческих районах, центральная и местная пресса положительно оценивала ее в среде кадровых работников скотоводческих районов. [48, стр. 1-6] Еще большее значение для изменения социальной структуры сельского населения и социально-политической ситуации в деревне СУАР имели так называемые "специализированные хозяйства", возникновение которых подтолкнуло процесс социальной дифференциации синьцзянской деревни и изменило психологические установки местного населения. Сосредоточенность на одном занятии, развитие специфических трудовых навыков, технологические усовершенствования дали импульс экономическому росту, связанному по преимуществу с различием уровней индивидуальной производительности труда. В большинстве случаев достижение результативности в работе было связано с личностным фактором производительных сил двора. Поэтому для СУАР, как и в целом для КНР, характерно вовлечение в сферу специализированной деятельности ограниченных и главным образом нетрадиционно крестьянских трудовых ресурсов села. Основную массу работников специализированных дворов составляют три социальные группы: находящиеся на посту или вышедшие в отставку местные кадровые работники (преимущественно ханьцы); окончившая городские учебные заведения и вернувшаяся в деревню молодежь, а также демобилизованные военнослужащие; хозяева крупных крестьянских хозяйств, ремесленники и торговцы, являющиеся по преимуществу коренными жителями деревни, но совмещающие сельскохозяйственное производство (главным образом в натуральном виде) со специализированным. Других примеров синьцзянская печать не приводит. Более того, там, где личностный фактор производительных сил был не развит, удельный вес специализированных хозяйств не превышал 1,5% при общесиньцзянском показателе Ю-15%. [49, стр. 4]

Во многом данная ситуация объяснялась и сложившимися в крестьянской среде психологическими установками, в основе которых лежали принципы "уравнительности", "превалирования социальной справедливости над экономической целесообразностью", "выполнения указаний вышестоящих органов", являющихся результатом длительного периода централизованного распределения и отчуждения крестьян от результатов своего труда, а также этнических стереотипов, характерных для населяющих СУАР этнических групп. Преодоление этих установок и являлось первостепенной задачей в экономической реформе синьцзянской деревни. И хотя решить эту задачу не удалось до конца 80-х годов, [50, стр. 30] тем не менее, уже в начале-середине 80-х ситуация в синьцзянской деревне начинает качественно меняться. Ориентация на развитие производства приводит к началу изменений не только внутренней структуры села, но и к повышению качественного уровня (в том числе и в плане политической культуры) сельского населения, все в большей степени ощущающего свою экономическую значимость и проявляющего стремление освободиться из-под опеки местных кадровых работников. Однако проведенный нами анализ показывает, что инициаторами и активными проводниками новых форм организации производства на селе являлись внешние по отношению к деревне силы, не отягощенные крестьянскими психологическими установками, с одной стороны, и обладающие достаточным уровнем накопления капитала (в различных его формах), с другой. [51, стр. 40-41]

Эти социальные группы и предопределили тенденции дальнейшего социального и политического развития села. Уже к концу 1993 г. в распоряжении индивидуальных крестьянских дворов и ассоциаций крестьянских дворов находилось свыше 80% парка крупных тракторов и свыше 95% парка малых тракторов. К концу 1995 г. возникло 564 крестьянские ассоциации, объединяющие 3179 крестьянских дворов. [52, стр. 6]

Еще большее влияние эти хозяйства оказали на изменение структуры сельскохозяйственного производства и повышение его товарной составляющей, что не могло не сказаться на повышении уровня доходов сельского населения, а, следовательно, и его социальной роли в синьцзянском социуме. При всей значимости процесса внедрения рыночных отношений в деревне, хотя и косвенно, но он способствовал усилению напряженности как в отношениях между различными слоями деревни, так и в межэтнических отношениях. Данные обследования ряда районов Южного Синьцзяна показывают, что с углублением реформы и развитием товарной экономики в сельских районах СУАР начал наблюдаться процесс концентрации земли в руках отдельных (преимущественно более обеспеченных и, как правило, представленных этническими ханьцами или местными кадровыми работниками) хозяйствах. [53, стр. 39-40]

В скотоводческих районах процесс имущественного и социального расслоения протекал на базе концентрации скота и пастбищных угодий в руках отдельных хозяйств и, как подчеркивала синьцзянская печать, "с одной стороны происходило обогащение отдельных хозяйств, а с другой - часть скотоводческих хозяйств жила лишь продажей полученной ими доли общественного стада".[54, стр. 22]

Само по себе явление имущественного расслоения синьцзянской деревни - явление экономически вполне закономерное в условиях введения новых форм организации труда и производственных отношений на селе, учитывающих качественное состояние личностного фактора производительных сил. Экономическая логика (в том числе и обыденное крестьянское сознание) подсказывает: кто лучше работает, умело ведет свое хозяйство, тот лучше и живет. И данное обстоятельство, в условиях нормального функционирования механизмов экономического регулирования и приоритета интересов товаропроизводителя над интересами люмпена, а не наоборот, в принципе не содержит потенциальной основы для социальных конфликтов и потрясений. Другой вопрос, что "разгосударствление" сельской экономики происходило не на равных экономических и социальных основаниях, а в условиях приоритетности, либо, в лучшем случае, равновеликости интересов различных слоев населения. Проблемы получения нетрудовых доходов за счет своего служебного положения, личных и корпоративных связей, получения льготных государственных кредитов и дотаций, "благосклонного" отношения государства к некоторым хозяйствам и послужили основой различного рода конфликтов на селе. Причем необходимо подчеркнуть, что на начальном этапе реформ эти конфликты возникали преимущественно на социальной, а не на этнической основе. Как отмечалось в одном из обзоров по развитию синьцзянской деревни, "в настоящее время на путь первоначального обогащения вступают три категории людей: ганьбу (кадровые работники), ремесленники и торговцы, а также занимающиеся коммерцией лица. Вступивших на путь обогащения из числа лиц, занимающихся растениеводством и откормом скота, очень мало". И далее, "в отношении первоначального обогащения последних двух категорий массы не проявляют какой-либо неприязни, однако они весьма недовольны первоначальным обогащением ганьбу, получающих государственную заработную плату".[55, стр. 12]

И это соответствовало действительности. Проведенный нами анализ структуры доходов отдельных крестьянских хозяйств автономного района подтверждает, что низкий исходный уровень большинства хозяйств не давал им возможности для "быстрого обогащения". [56,стр. 63-64] Преимуществом обладали те, кто к началу реформ имел определенный уровень первоначального накопления капитала, либо соответствующее служебное положение, позволяющее приобрести этот капитал с началом реформирования экономики. Последнее обстоятельство еще раз подтверждает наш вывод: на путь "первоначального обогащения" вступала внешняя по отношению к деревне сила, в руках которой концентрировалась все большая доля основных производственных фондов села и на чьей базе в перспективе только и было возможно развитие сельской экономики СУАР.

С учетом увеличения численности "избыточных трудовых ресурсов" в сельской местности, усилением процесса люмпенизации сельского населения, сопровождающимся разделением сфер занятости по этническому признаку (прежде всего в силу различий в уровнях социально-культурного развития этносов), и усилением позиций религии в сельской местности, думается, не будет ошибкой предположить, что обострение социальных противоречий на селе в условиях многонационального Синьцзяна могли выливаться в этнические конфликты. Поэтому решение социальных проблем села представляется исключительно важным не только в аспекте социально-экономического развития СУАР, но и в связи с проблемой регламентации межэтнических отношений в регионе.

Первостепенное значение для решения социально-экономических проблем синьцзянской деревни как в середине - конце 80-х годов, так и в настоящее время приобретают сельские предприятия. Имеющиеся в нашем распоряжении данные показывают, что первоначально неаграрный сектор сельской экономики был представлен исключительно предприятиями коллективной формы собственности. Однако в дальнейшем, особенно после принятия в феврале 1986 г. и октябре 1987 г. соответствующих решений парткома СУАР и правительства автономного района,15 ориентирующих сельскую экономику на подъем сельских предприятий, развитие последних принимает несколько иное направление.

К концу 1987 г. сельские предприятия поглотили 11,2% трудовых ресурсов села, к началу 1991 г. - 12,5%, к концу 1994 г. -20,8%, а к концу 1997 г. на 287 тыс. сельских предприятий было занято более 853 тыс. человек, что составляло 24% рабочей силы села. Объем производимой ими продукции в 1997 г. оценивался в 25 млрд. 996 млн. юаней, в том числе промышленной продукции - 12.574 млн. юаней, или соответственно 25% и 16,3% объема сельскохозяйственного и промышленного производства СУАР. [57, стр. 20]

Организация и развитие сельских предприятий решало несколько значимых как для экономики деревни, так и для социальной сферы проблем. Во-первых, с учетом обострившейся с началом реформ проблемы "избыточности трудовых ресурсов" на селе и ее воздействия на социально-экономические и политические процессы как деревни, так и города, уже одно это обстоятельство делало организацию сельских предприятий необходимой мерой. Во-вторых, именно сельские предприятия, на мой взгляд, были в состоянии решить проблему дисбаланса между экономикой города и деревни, с одной стороны, а с другой - осваивая переработку продуктов скотоводства и земледелия, стимулировать развитие последних и разгрузить индустриальную сферу экономики.

Для СУАР, где в конце 80-х - начале 90-х годов отсутствовала необходимая база для создания перерабатывающей промышленности в городах, была неразвита инфраструктура и ощущался острый дефицит финансовых средств, сельские предприятия, не требующие централизованных капиталовложений и достаточно мобильные в переориентации своего производственного цикла, были в состоянии с успехом восполнить этот пробел. В-третьих, существенное значение для социальной структуры села эти предприятия имеют и потому, что наряду с поглощением "избыточных трудовых ресурсов села", они способствуют формированию качественно нового типа сельских жителей, изменению психологических и национальных особенностей сельского населения, не вовлеченного в сферу индустриального производства городов.

Насколько позволяют судить имеющиеся в нашем распоряжении данные, рост сельских предприятий происходит главным образом за счет индивидуальных и созданных на паях, что существенным образом меняет психологию "коллективизма" сельского населения, представленного главным образом неханьскими этническими группами. Более того, с учетом того обстоятельства, что персонал этих предприятий составляют в основном люди среднего возраста и молодежь, а уровень их средних доходов в 3-4 раза превышает доходы лиц, занятых крестьянским трудом, на этих предприятиях сосредоточена та категория населения, которая смогла адаптироваться к новым экономическим условиям, следовательно, и проявлений этнического сепаратизма в ее среде можно ожидать меньше всего. В определенном смысле сельские предприятия, хотя и не в полной мере, но способствовали решению социальных задач, стоящих перед экономикой села. В принципе, от них трудно было бы ожидать нечто большее.

Сама структура сельских предприятий СУАР КНР подтверждает, что психология сельского жителя меняется достаточно медленно, и он прочно держится за традиционные виды ведения хозяйства. Тем не менее, не в последнюю очередь именно благодаря развитию сельских предприятий удалось изменить не только структуру сельскохозяйственного производства в СУАР, но и социальную составляющую занятых в этой сфере трудовых ресурсов. Хотя достичь показателей приморских районов КНР и даже средних по стране пока не удалось, первый шаг в этом направлении уже сделан, [58, стр. 18-23] и дальнейшие преобразования синьцзянской деревни будут проходить именно в этом направлении.

Социально-экономические преобразования в городах

Начавшиеся социально-экономические преобразования в сельской местности не могли не охватить и городские слои населения автономного района. Рост промышленного производства в 80-е -90-е годы сопровождался увеличением числа промышленных предприятий, причем характерной особенностью этого процесса являлось сокращение удельного веса предприятий государственного сектора и стремительное увеличение предприятий в других секторах, с одной стороны, а с другой - их увеличением за счет мелких предприятий, за исключением таких отраслей, как нефтяная, металлургическая и химическая промышленность, где рост числа предприятий происходил за счет крупных и средних и куда преимущественно и направлялись централизованные бюджетные ассигнования. Новые подходы в стратегии индустриального развития региона предопределили изменение подходов к различным социальным слоям городского населения, а также новые тенденции их формирования и развития. Особенности формирования рабочего класса в 80-е - 90-е годы характеризовались следующими чертами.

Во-первых, сосредоточение рабочего класса происходило преимущественно в районах Северного Синьцзяна; причем, на более крупных и экономически эффективных предприятиях, как правило, центрального подчинения. Во-вторых, наблюдалась тенденция распыления рабочего класса (особенно из числа лиц неханьских этнических групп) по мелким предприятиям коллективной формы собственности. В-третьих, подавляющую часть составляли сельскохозяйственные рабочие, и хотя в конце 80-х - начале 90-х годов наметилась тенденция к их сокращению, и в 1998 г. их удельный вес в общей численности рабочих и служащих оставался весьма значительным, достигая 28,1%.

Напротив, несмотря на стремительное промышленное развитие СУАР КНР, прирост промышленных рабочих происходил медленно, и за период 1978-1998 гг. их доля в общей численности рабочих и служащих с 20,7% увеличилась лишь до 23,4%. Безусловно, положительной являлась наметившаяся в эти годы тенденция к увеличению удельного веса производственных рабочих и инженерно-технического персонала на промышленных предприятиях СУАР, сопровождающаяся сокращением учеников и "замораживанием" роста управленческого аппарата. Однако эта тенденция имела место только на промышленных предприятиях; в структуре рабочих и служащих, занятых в других отраслях производства, дело обстояло противоположным образом. В-четвертых, в годы шестой пятилетки наметились тенденции к сокращению удельного веса женщин в структуре рабочих и служащих СУАР, изменения источников пополнения отряда рабочих и служащих (формирование рабочего класса шло преимущественно за счет городского населения), а также старения рабочих и служащих.

Наконец, фактически без изменений оставалась этническая структура категории "рабочие и служащие", в которой представители национальных меньшинств составляли от 11 до 49%, причем в сферах сосредоточения рабочего класса - от 8 до 22%. Наибольший удельный вес представителей национальных меньшинств наблюдался в непроизводственных отраслях: образование, культура, искусство, финансы и страхование, здравоохранение, спорт и социальное обслуживание, а также торговля, общественное питание, служба быта и материальное снабжение.

Наименьший - в наукоемких отраслях и на промышленных предприятиях, особенно крупных. [59, стр. 32] Характерной и весьма существенной для нашей основной темы приметой времени является и то обстоятельство, что пополнение рядов рабочих и служащих за счет местных этнических групп осуществляется только на местных предприятиях, на предприятиях центрального подчинения, производящих, как мы видели выше, львиную долю промышленной продукции, этого не наблюдается.

С началом проведения в китайской экономике радикальных реформ произошли некоторые изменения в профессиональной подготовке рабочего класса Синьцзяна, хотя неправомерно было бы утверждать, что они привели к его качественному перерождению. Несмотря на повышение общеобразовательного и профессионального уровня синьцзянских рабочих, большая их часть имела лишь начальное образование и по уровню своей подготовки была не способна овладевать новой техникой. Слабой оставалась и профессиональная подготовка рабочих и служащих СУАР, занятых в промышленных отраслях, что объяснялось прежде всего неразвитостью системы профессионально-технической подготовки и медленными темпами ее внедрения. Существенное значение имел и этнический фактор.

По сравнению с ханьцами, профессионально-технический уровень рабочих и служащих из числа национальных меньшинств существенно ниже. Низким остается и уровень инженерно-технического представительства на промышленных предприятиях автономного района, причем это касалось как количественной, так в основном и качественной стороны. Даже на ведущих предприятиях удельный вес инженеров и техников в общей массе рабочих и служащих в середине 80-х годов не превышал 4%.

Все эти факторы свидетельствуют о том, что, несмотря на включение СУАР в общий поток осуществляемых в КНР социально-экономических реформ, структура рабочих и служащих автономного района, недостаточность технического персонала и высококвалифицированных рабочих не давали возможности для перевода экономики в новое качественное состояние; автономный район оставался не подготовленным к самостоятельному эффективному индустриальному развитию не только на мировом уровне, но и в масштабах Китая.

Требовалось принятие срочных мер для повышения качественного состояния его трудовых ресурсов, включения механизмов, позволяющих в полной мере раскрыть потенциал автономного района. Главными мероприятиями, предпринятыми в этом направлении, было развитие образования (в том числе национального), активизация деятельности научно-технической и творческой интеллигенции, а также привлечение высококвалифицированных специалистов из внутренних районов Китая и зарубежных стран.

В соответствии с установками ЦК КПК и центрального правительства, Комитет КПК СУАР и правительство автономного района в октябре 1983 г. принимают "Временное постановление об улучшении условий работы, учебы и жизни интеллигенции", в котором "руководители всех рангов" обязывались: "беспристрастно относиться к интеллигенции в политической области, смело использовать ее в работе, проявлять заботу и внимание к условиям жизни интеллигенции, оказывать всемерную поддержку научным исследованиям».

Конкретизируя направления работы по отношению к интеллигенции, постановление предусматривало:

(1) последовательно осуществлять политику в отношении интеллигенции, активно улучшать условия ее работы и учебы;

(2) поощрять научно-технических работников, выразивших желание работать в бедных и отдаленных районах;

(3) предоставлять льготы интеллигенции, прибывающей для работы в Синьцзян из других регионов;

(4) предоставить послабления в вопросе раздельного проживания супругов;

(5) надлежащим образом решить проблему поступления на учебу и трудоустройства детей интеллигенции;

(6) отдавать предпочтение интеллигенции в решении вопросов жилья, медицинского обслуживания и жизненного обеспечения;

(7) решать вопросы, связанные с подготовкой интеллигенции;

(8) укреплять работу по управлению профессиональными техническими кадрами;

(9) усиливать идейно-политическую и воспитательную работу с интеллигенцией. [60, стр. 15-17]

Одновременно с этим на государственном и региональном уровнях предпринимаются усилия по подготовке научно-технических специалистов, управленцев и педагогических кадров. На государственном уровне решается вопрос о закреплении автономных национальных образований за более развитыми в экономическом и культурном отношении регионами КНР. Для СУАР в качестве таковых определяется провинция Цзянсу с такими ее индустриальными центрами, как города Нанкин и Шанхай. [61, стр. 21] Эти мероприятия, безусловно, дали свои результаты, но качественно изменить сложившуюся ситуацию они были не в состоянии. Многолетние усилия в "перевоспитании специалистов физическим трудом", в истреблении "ядовитых трав" все же принесли свои плоды - многие из опытных специалистов так и не вернулись из тюрем и ссылки, а те, которые остались в живых, оказались истощенными (и физически, и морально) и в значительной мере утратившими свою квалификацию. Что касается поколения "культурной революции", то оно оказалось профессионально неподготовленным. Поэтому даже полная реабилитация и возврат оставшихся специалистов на свои места существенным образом не повлияли на крайне тяжелое положение народного хозяйства, последнее оставалось оголенным и обескровленным. [62, стр. 149]

Даже количественно автономный район не был обеспечен научно-техническими специалистами и управленческим персоналом; еще более плачевно обстояли дела с качественными и этническими характеристиками этих социальных категорий. С одной стороны, доля лиц с высшим и средним специальным образованием среди специалистов в СУАР остается незначительной.

С другой, несмотря на существенный рост представительства национальных меньшинств в этой социальной категории, это увеличение происходит почти исключительно за счет стремительного Роста преподавательского состава учебных заведений, имевшего место в 90-е годы. Все остальные категории технических специалистов представлены преимущественно ханьской этнической группой. Так, в 1996 г. в СУАР насчитывалось 325,3 тыс. специалистов, составляющих 10,37% от общей численности рабочих и служащих. Среди них более 140 тыс. или 43,04% являлись представителями национальных меньшинств. [63, стр. 267]

Это, безусловно, внушительная цифра. Однако, если мы обратим внимание на тенденцию роста специалистов в СУАР, то увидим, что их рост происходил в основном за счет преподавательских кадров, которые формировались преимущественно из числа представителей неханьских этнических групп. Обращает на себя внимание и тот факт, что количество специалистов на предприятиях центрального подчинения почти вдвое превышало их число на местных предприятиях. С учетом этнической структуры рабочих и служащих на тех и других предприятиях можно говорить об ограниченной доле специалистов из числа национальных меньшинств. Не менее существенны еще несколько замечаний.

Первое, даже та крупных и средних промышленных предприятиях доля технических специалистов в общей численности рабочих и служащих не превышает 5%, а на предприятиях легкой, текстильной и обувной промышленности - менее 2%. Второе, 75,5% технических специалистов работают в Северном Синьцзяне, причем 80% из них в поясе Урумчи - Санджи - Шихэцзы - Карамай.

В Южном Синьцзяне работает 24,5% общего числа технических специалистов, причем, на промышленных предприятиях только 15,9%. В некоторых районах Южного Синьцзяна доля специалистов не превышает 2,5% от их общего числа в автономном районе. Например, в Кызылсу-Киргизской автономной области - 0,7%, Кашгарском округе - 2,5%, Хотанском округе - 1,9%. Третье, имеет место тенденция к старению технического персонала в СУАР. Из числа занимающих в 1985 г. высшие технические должности специалистов в 1990 г. 45% достигли пенсионного возраста, а 75,5% занимающих должности среднего звена достигнут пенсионного возраста в 2000 г. [64, стр. 17]

Более того, расширение сети национальных школ и ускорение процесса национального образования стали, не решив проблемы противоречия между огромными потребностями народного хозяйства в специалистах высокой квалификации и ограниченными возможностями их подготовки, предопределили возникновение новых трудностей, выходящих далеко за рамки социально-экономических проблем.

Во-первых, все настойчивее давало себя знать существующее несоответствие между образованием выпускников различных учебных заведений (как качественно, так и по сферам специализации) и конкретными потребностями автономного района в специалистах. Во-вторых, изменения в национальной политике, приведшие к резкому расширению сети национальных школ и факультетов с преподаванием на языках национальных меньшинств, породили проблему нехватки преподавательских кадров, с одной стороны, и неудовлетворительного их профессионального уровня и качества преподавания в национальных школах - с другой.

В-третьих, остро ощущалась слабая материально-техническая база учебных заведений СУАР, отсутствие литературы и методик преподавания на языках национальных меньшинств, особенно это касалось технических специальностей. В-четвертых, давала себя знать ограниченность притока в учебные заведения неханьской молодежи из сельских районов, существенно сокращающая спектр возможностей по подготовке сельской интеллигенции. В-пятых, существенное влияние оказывали и различия в качественном уровне абитуриентов из числа ханьцев и национальных меньшинств; а предоставление последним определенных льгот при поступлении в учебные заведения, являющееся вынужденной мерой, подспудно способствовало формированию и укреплению психологической установки об "ущербности неханьских народов". Наконец, вызванная ходом экономической реформы на селе необходимость в увеличении рабочих рук в отдельном крестьянском хозяйстве, привела к возникновению становящейся все более очевидной тенденции к сокращению доли учащихся из числа национальных меньшинств и преимущественного ограничения уровня их образования начальной школой. [65, стр. 110]

Результатом всего этого явилось то, что, несмотря на расширение сферы образования и увеличение числа учащихся, их качественный уровень далеко не отвечал потребностям автономного района, а дефицит специалистов оставался проблемой номер один его экономического развития. Все вышеизложенное косвенно подтверждает сделанный ранее вывод: количественное и качественное состояние неханьской этнической составляющей трудовых ресурсов региона не гарантирует его эффективное развитие как самостоятельной государственной единицы. Поскольку за счет внутренних резервов решить проблему эффективного экономического развития региона в короткие сроки не представлялось возможным, она могла быть решена только за счет привлечения для работы в автономном районе специалистов из внутренних районов Китая. И у нас нет оснований рассматривать этот вынужденный шаг как "очередную попытку китаизации Синьцзяна". Задача сохранения достигнутого в прошлые годы паритета между ханьским и неханьским населением региона, по-видимому, не ставилась; во всяком случае, об этом свидетельствует официальная статистика по изменению демографической ситуации в автономном районе в 80-е - 90-е годы.

Требовалось решать задачи экономического развития региона и другого пути, как мы видели, просто не было. Более того, центральному и местному руководству приходилось иметь в виду и то обстоятельство, что подавляющая часть занятых в науке, технике, образовании и культуре, здравоохранении и промышленности СУАР квалифицированных работников являются прибывшими в 50-е - 60-е годы мигрантами, среди которых как в 80-е, так и в 90-е годы наблюдалась тенденция реэмиграции. Причем учет профессиональной и возрастной структуры реэмигрантов убедительно показывал, что покидают СУАР наиболее квалифицированные и трудоспособные кадры, потеря которых не восполняется ни за счет внутренних, ни за счет внешних источников. [66, стр. 182]

Таким образом, несмотря на значительный прогресс, достигнутый в выводе экономики из состояния застоя, опережающие даже средние по стране темпы развития региона, качественно изменить социальную структуру городов и ее отдельных составных частей, провести структурную реформу, изменить характер управления промышленными предприятиями и т.д. к концу 90-х годов так и не удалось. Неэффективность и нежизнеспособность предприятий СУАР, особенно крупных и средних уже в 1991-1994 гг. рассматривалась как одна из проблем экономического и социального развития региона. [67, стр. 12]

В начале 90-х годов только 1/3 ведущих предприятий СУАР по своему техническому оснащению достигала передового уровня по стране, да и те не были оснащены достаточно современным оборудованием. По своим техническим характеристикам только 8,28% оборудования относилось к мировому уровню начала 80-х годов, 45,3% работ выполнялось вручную, труд был механизирован только на 15,8%о, а автоматизирован лишь на 1,55%>. Свыше 70% технологических операций представляли собой архаичные приемы и методы. Эффективность использования оборудования на предприятиях машиностроения составляла 40%>, на металлургических предприятиях - 30-35%, в энергетике - 62%>; высок был уровень энерго- и сырьевых затрат на единицу выпускаемой продукции, превышая на 65,6%) аналогичные показатели по стране; производительность труда на 75-80% была ниже среднекитайских показателей при опережающем среднекитайский уровень заработной плате рабочих и служащих.[68, стр. 226]

Таким образом, как состояние индустриальной сферы производства, так и этносоциальная структура трудовых ресурсов СУАР демонстрируют его неспособность развиваться полностью самостоятельно, что объясняется не только качественным состоянием личностного фактора производительных сил, но и самой структурой производства, достаточно узкой специализацией автономного района и существенной зависимостью его ключевых индустриальных отраслей (нефтедобыча и нефтепереработка, текстильная и пищевая промышленность, энергетика) от центра и в плане государственных дотаций, и в плане своевременного технического переоснащения предприятий и комплектования их штатов квалифицированными специалистами. Во всяком случае, как и в предшествующий период, 28 и в 90-е годы, несмотря на значительное увеличение поступлений из местного бюджета, автономный район в значительной степени существовал за счет централизованных бюджетных ассигнований, которые к тому же расходовались весьма нерационально и в большей части уходили на удовлетворение непроизводственных потребностей, в том числе и разбухающего административно-управленческого аппарата. [69, стр. 21] Более того, потребительский рынок СУАР даже в настоящее время только на 60% покрывается за счет ресурсов автономного района, 10% товаров поступают с зарубежных рынков, а 30% - с внутригосударственного рынка. Рыночные поставки на 60% покрываются за счет внутригосударственного рынка, на 30% - за счет рынка автономного района и на 10%) - за счет поставок из-за рубежа. [70, стр. 14]

Другими словами, автономный район продолжает "жить в долг". Подобное состояние индустриальной сферы производства в сочетании с наметившимися тенденциями формирования трудовых ресурсов СУАР приводит к весьма важным выводам. Во-первых, с распространением в промышленности "контрактной системы" и новых форм организации труда, отдающих предпочтение качественному состоянию трудовых ресурсов, существенно ограничивается пополнение рядов рабочего класса ведущих предприятий региона за счет сельских слоев населения, прежде всего - представителей неханьских этнических групп.

С другой стороны, высвобождение в сельской местности значительной массы "избыточных трудовых ресурсов", часть из которых устремляется в города, требует их трудоустройства, в том числе и на промышленных предприятиях региона, учитывая политическую установку "преимущественного формирования рядов рабочего класса автономного района за счет национальных меньшинств".

Ограничение этого процесса логикой экономической целесообразности (включая и качественные критерии), сопровождающееся привлечением квалифицированных трудовых ресурсов из внутренних районов Китая, расценивается этими слоями местного населения как "ущемление прав национальных меньшинств" и является одной из причин дестабилизации обстановки в городах. Следование же ему в условиях современного качественного состояния трудовых ресурсов СУАР ведет к снижению экономической эффективности промышленных предприятий, распылению промышленного потенциала региона по мелким предприятиям (преимущественно кустарным), на которых только и могут быть трудоустроены эти социальные группы.

Все это ставит как центральное руководство, так руководство автономного района перед дилеммой выбора между экономической целесообразностью и политической необходимостью. Либо приоритет отдается "ускорению" экономического и культурного развития региона, включению преимущественно экономических методов управления, преобладанию экономической целесообразности, и тогда последуют естественные качественные и этнические изменения трудовых ресурсов, снятие национально специфических критериев их оценки и предпочтение профессиональным. Либо достаточно длительное балансирование на достигнутом уровне в ожидании административно управляемых искусственных изменений этносоциальной структуры города и деревни, приоритет политической необходимости, и тогда - снижение значимости экономических механизмов и рычагов управления, усиление административного вмешательства во все сферы общественной жизни, в том числе и в этносоциальную.

Зазвучавшие с конца 1989 г. призывы о "рационально умеренных" темпах развития национальных районов, "подготовки в них соответствующих условий" и т.д., [71, стр. 84-86] косвенно свидетельствовали о том, что в начале 90-х годов за основу был принят второй вариант развития. Во-вторых, общий низкий качественный уровень трудовых ресурсов региона усугубляется отсутствием в должном количестве и качестве научно-технической интеллигенции и существенными трудностями с ее подготовкой.

По расчетам китайских специалистов, для обеспечения планируемого прироста промышленного и сельскохозяйственного производства СУАР к концу 2000 г. требовалось, по крайней мере, 650 тыс. различного рода научно-технических специалистов (включая естественные и гуманитарные науки) со средним и более высоким уровнем образования, что в условиях имеющегося потенциала и мощностей было практически нереально. Даже в имеющемся же в настоящее время корпусе научно-технических специалистов лица с высшей технической квалификацией не превышают 1,5%, а численность специалистов с уровнем образования выше среднего специального всего - 8,2%>. Принимая во внимание наметившуюся в конце 80-х годов тенденцию к сокращению числа учащихся и девальвации ценности знаний, характерную в особенности для представителей местных этнических групп, возможности автономного района по "самообеспечению" в данном вопросе существенно сокращаются. В-третьих, состояние индустриальной сферы производства показывает и неспособность СУАР развиваться полностью самостоятельно, что объясняется не только качественным состоянием личностного фактора производительных сил, но и самой структурой производства, достаточно узкой специализацией автономного района и существенной зависимостью его ключевых индустриальных отраслей от центра как в плане государственных дотаций, так и в плане своевременного технического переоснащения предприятий и комплектования их штатов квалифицированными специалистами.

Таким образом, сама структура производства в автономном районе и состояние его трудовых ресурсов являются объективной основой возникновения противоречий между экономической целесообразностью и политической необходимостью, которые в большинстве случаев и служат первопричиной различного рода конфликтов. Отдельного внимания, главным образом в контексте рассматриваемой нами темы, требует проблема региональных диспропорций экономического развития региона. В КНР в целом и СУАР КНР в частности достаточно внимательно отслеживают социально-экономические и политические процессы, происходящие в Республике Казахстан, и постановка такой задачи, по-видимому, имеет под собой некоторые основания, связанные с нарастанием стагнационных экономических процессов в республике и девальвацией значимости собственного личностного фактора производительных сил. Если в начале 90-х годов синьцзянскими экономистами ставилась задача догнать Казахстан по уровню социально-экономического развития (1991 г.) в течение 10-20 лет, то сегодня положение качественно изменилось. Первая половина 90-х годов с ее бесхозяйственностью, разрушением экономических связей, бесконтрольностью внешнеэкономических операций и т.д. позволила значительно ускорить решение этой задачи.

И хотя даже сегодня мы имеем основания говорить о более высоком статусе Казахстана (особенно в части, касающейся личностного фактора производительных сил) по сравнению с СУАР КНР, дальнейшее следование логике разрушающих отечественную экономику мероприятий в очень скором времени может изменить вектор направленности в пользу автономного района, что превратит Казахстан из равноправного торгово-экономического партнера в сырьевой придаток не только "западных демократий", но и Китая. Особенно актуально эта проблема звучит в контексте планов руководства Китая по ускоренному освоению Запада, в состав которого входит и Синьцзян.

План "Большого развития Запада" и перспективы Синьцзяна

Одним из следствий развернувшихся в КНР реформ стало отставание развития центральных и западных районов от восточных и приморских, где реформы имели наибольший успех. Уже к середине 80-х годов диспропорциональность регионального развития Китая стала очевидной проблемой. Причем, проблемой не только экономической, но и политической. Руководство более развитых в экономическом отношении приморских районов Китая начало выражать явное несогласие с требованием Центра оказывать помощь менее развитым районам. Угроза регионального сепаратизма встала во весь рост. Учитывая сложившуюся ситуацию, руководство КНР принимает решение по ускорению развития центральных и западных районов. На V пленуме ЦК КПК 14 созыва (сентябрь 1995 г.) Цзян Цзэминь подчеркивает: "Решение вопроса диспропорциональности регионального развития и поддержание сбалансированности регионального развития - стратегическая задача реформ и развития. Начиная с 9-й пятилетки, необходимо усилить внимание к экономическому развитию центральных и западных районов, постепенно пытаться переломить тенденцию постоянно углубляющихся региональных диспропорций, прилагать усилия к сокращению этого разрыва". Эта же мысль повторяется им в докладе XV съезду КПК (сентябрь 1997 г.), позднее - на рабочем совещании ЦК КПК по поддержке бедных районов (июнь 1999 г.) и на встрече с делегатами IIIсессии ВСНП 9-го созыва от Шанхая (март 2000 г.). Решение о "большом развитии Запада" принимается на заседании Госсовета КНР, состоявшемся 19-22 января 2000 г., и утверждается Ш сессией ВСНП 9-го созыва в марте 2000 г. Выступивший на пресс-конференции председатель Государственного планового комитета Цэн Пэйян подчеркнул, что в разработанный план 10-й пятилетки включает в себя и план "большого развития Запада". Планом предусматривается, что около 70% финансовых средств, поступающих из различных источников, будут вложены в основные фонды центральных и западных районов. Объем капитальных вложений только в 2000 г. составит 30 млрд. юаней. При этом Цэн Пэйян подчеркнул, что данный план не является какой-то очередной кампанией, а представляет собой долгосрочную государственную программу, реализация которой рассчитана не на одно поколение. Особо подчеркивалось, что "в реализации стратегии большого развития Запада ключевым звеном являются кадры. С одной стороны, необходимо ускоренно готовить местные кадры, а с другой - необходимо широко привлекать таланты из восточных районов страны и из-за рубежа... Для более эффективного использования этих талантов необходимо создать им необходимые условия для жизни и работы".[72, стр. 3]

План "большого развития Запада" предусматривает решение нескольких ключевых вопросов:

•ускоренное создание базовых объектов, предусматривающее развитие инфраструктуры (автомобильные и железные дороги, аэропорты, электросети, связь, радио и телевидение), а также проведение ирригационных работ

•ускорение строительства объектов, обеспечивающих охрану окружающей среды

•активная перестройка производственной структуры, предусматривающая упорядочение структуры сельскохозяйственного производства, рациональное использование и охрану природных ресурсов, упорядочение структуры промышленности, ее переорганизацию и реконструкцию на базе применения высоких технологий и передового опыта, усиленное развитие туризма и сопутствующих ему сфер народного хозяйства

•развитие науки и техники, образования, ускоренная подготовка специалистов, предусматривающая в качестве главной задачи повышение качественного уровня трудовых ресурсов региона

•укрепление сил, поддерживающих реформы и политику открытости, предполагающее изменение психологии, ориентацию на рынок, оптимизацию сфер вложения капитала, развитие предприятий всех форм собственности.

Уточненный по отношению к конкретным условиям Синьцзяна, план предусматривает:

•совершенствование имеющихся автомобильных и железных дорог с доведением их до общегосударственного уровня; строительство новых магистралей, соединяющих промышленные центры СУАР с внутренними районами Китая; строительство железной дороги, соединяющей СУАР с Таджикистаном и Узбекистаном, улучшение аэропортов в Урумчи и Кашгаре, ускорение строительства аэропортов в Хотане и Карамае; прокладку волоконно-оптических и цифровых линий связи; широкомасштабные ирригационные и мелиоративные работы, предусматривающие использование водных источников севера на юге

•в области защиты окружающей среды предусматривается оснащение промышленных объектов оборудованием, ограничивающем вредные выбросы; расширение "зеленых зон", проведение мероприятий по предупреждению высыхания, засоления и эрозии плодородных почв

•в сфере перестройки производственной структуры предусматривается усиленное развитие специфических для Синьцзяна сфер сельскохозяйственного производства (хлопководство, овощеводство, культивирование растений, составляющих сырье для китайской медицины, животноводство); стремительное развитие нефтегазовой отрасли, ускорение развития специфической для СУАР промышленности (текстильная, добыча золота и меди, виноделие); развитие туристического бизнеса

•в области науки и образования предусматривается расширение опытно-конструкторских и технологических разработок на промышленных предприятиях и в сельском хозяйстве; формирование развитой системы научных учреждений; широкая подготовка специалистов из числа национальных меньшинств, углубление реформы образования с упорядочением специализации учебных заведений и учебных программ; расширение процесса урбанизации. В числе приоритетных на 10-ю пятилетку в СУАР выделено 30 объектов: ирригационных - 7; сельскохозяйственных - 1; энергетики - 5; градостроительных - 2; нефте- и газопереработки - 3; промышленных и транспортных - 12. Расчетная сумма капиталовложений на эти объекты составит 70 млрд. юаней, из которых в 2000 г. поступит более 25 млрд. юаней, в том числе свыше 60% из государственных фондов. Цифры впечатляющие и сопоставимые с объемом пятилетнего бюджета всего автономного района на сегодняшний день. Понятно, что в самом автономном районе таких денег просто нет, и вполне естественно, что основная нагрузка по реализации плана "большого развития Запада" ляжет на государственный бюджет. Больше тревожит другое, собственными силами, даже при наличии в достаточном количестве финансовых средств, СУАР эти задачи не решить. На сегодняшний день, несмотря на имеющие место существенные изменения в автономном районе, в силу низкого культурно-профессионального уровня его населения, низкого уровня образования, структуры трудовых ресурсов, менталитета населяющих СУАР этнических групп и т.д., к решению столь грандиозных задач он просто не готов. Это в полной мере осознается и разработчиками плана "большого развития Запада".

Именно поэтому в качестве главной составляющей части решения поставленных в нем задач встает вопрос о необходимости привлечения в регион дополнительных трудовых ресурсов из восточных районов Китая, не только обладающих более высокой квалификацией, но что важнее - совершенно иным менталитетом, в основе которого лежит не принцип коллективизма или упование на помощь государства и ожидание "манны небесной", а стремление реализовать свои индивидуальные возможности. Сколь много в количественном отношении потребуется этих "талантов" и каким образом сложатся их взаимоотношения с местным населением региона покажет время, но то, что это приведет к существенному изменению этносоциальной структуры региона у нас не вызывает сомнений. Так же, как не вызывает сомнений и то, что вновь прибывшие будут мириться с проявлениями этнического сепаратизма в регионе. На смену выбывающим сегодня из автономного района кадрам, прожившим здесь не одно десятилетие, в значительной степени освоивших местную культуру и традиции, терпимо относящихся к местным этническим группам, придет новая генерация кадров, для которых принцип толерантности и политической целесообразности имеет второстепенное значение, а первостепенную роль играет принцип экономической и политической необходимости. Вывод из этого, думается, очевиден и не требует дополнительных комментариев.

2.2 Особенности кадровой политики и проблема инкорпорации

этнический политика сепаратизм туркестан

Выше, при рассмотрении особенностей решения национальной проблемы в Китае, мы, в той или иной степени, касались вопроса кадровой политики, не акцентируя внимания на ее характерных чертах и причинно-следственных факторах влияния на межнациональные и межрегиональные отношения. Однако в силу особой роли государства и чиновно-бюрократического аппарата на Востоке без понимания этого феномена многие (если не большинство) аспекты рассматриваемой нами темы остаются неясными. И хотя, по мнению ряда авторов, с которыми принципиально можно согласиться, "определение этнической принадлежности правящей группы, в сущности, ничего не объясняет, так как доминирующее меньшинство (правящая группа всегда меньшинство) представляет собой корпоративную группу, спаянную узами родства и патроната, в равной степени закрытую и не подотчетную для всего остального населения независимо от его этнической принадлежности", [73, стр. 63-64] учет фактора этнической инкорпорации позволяет не только определить коэффициент политического неравенства каждой этнической общности, но и получить четкую, статистически обоснованную картину этнополитической стратификации всего общества. Не менее существенно и то обстоятельство, что большая часть межэтнических конфликтов возникает при прямом участии этнических элит. Более того, они становятся возможными вследствие таких форм неравенства, которые, с точки зрения этнических элит, ущемляют права и интересы всего этноса либо его территориальной группы. Прежде всего - это возможность или реальное снижение группового статуса, перспектива ассимиляции, эрозия этнического ареала ("исконной земли") вследствие интенсивного притока мигрантов, отсутствие реального самоуправления, разрушение культурной целостности. Действительная причина или набор причин, вызвавших межэтнический конфликт, могут быть различными в каждом конкретном случае - главное состоит в том, что ситуация расценивается авторитетными этническими элитами как несправедливая либо угрожающая существованию этноса. Учитывая, что речь в основном будет идти об одном из национальных районов КНР и, следовательно - об особенностях формирования национального кадрового корпуса и политической элиты с учетом его специфики, хотелось бы предварить этот анализ рядом общих замечаний, необходимых, с одной стороны, для понимания общих закономерностей формирования и эволюции аппарата власти в странах Востока, а с другой - выхода за рамки абстрактного сопоставления этнического представительства в органах власти и управления, которое, на мой взгляд, не раскрывает глубинных истоков проблемы, а лишь дает поверхностную и в значительной степени иллюзорную картину.

По-видимому, учитывая фактор этнического представительства, при оценке характера и степени влияния аппарата власти на регламентацию межэтнических отношений нужно исходить из политической культуры самого общества; обусловленных ею особенностей формирования и эволюции аппарата власти; выделения в его составе политических элит и характера их взаимодействия на региональном и государственном уровнях; наконец, особенностей менталитета как бюрократии в целом, так и отдельных ее составных частей, включая национальную и элитарно-национальную. В ряду этих вопросов одним из основных является вопрос: почему при повсеместном существовании административного аппарата при определенных условиях он представляет собой не столько общественно необходимый социальный слой, сколько силу, стоящую как над всем обществом, так и над государством (в смысле выражения специфических, отличных от общественных и государственных, интересов); что это за условия и каковы пути ограничения их негативного влияния? В большинстве случаев это явление наблюдается в странах, не прошедших классических этапов буржуазного развития и обусловлено отсутствием сформированного гражданского общества, то есть отсутствия политически и экономически независимого гражданина, осознающего и имеющего реальную легитимную возможность реализовывать свои гражданские права на упразднение бюрократического аппарата, не отвечающего интересам общества и государства. В этих условиях альтернативой гражданскому обществу выступает государство, как аппарат власти, и политическая бюрократия, как выразитель специфических корпоративных интересов. Особенно характерно это для стран Востока, где и в феодальную эпоху, и в настоящее время государство "призвано играть активную формирующую или созидательную роль практически на всех этажах общества в экономическом базисе (в том числе в качестве непосредственного агента производственных отношений, выполняющего функцию организации и управления производством), в национально-этнической композиции, в социальной структуре, во всей системе политической надстройки (в том числе в плане достраивания и перестраивания собственного гражданского и военно-полицейского аппарата) и даже на идеологическом уровне". Этот элемент политической культуры восточных обществ представляет собой следствие, вытекающее из специфики исторического развития стран Востока, обеспечивающей условия возникновения, общие закономерности формирования и эволюции, типологию бюрократии восточных обществ.

Первое, что обращает на себя внимание, - особенности генезиса стран Востока, вызванные спецификой колониального синтеза: прерывание естественно исторической эволюции традиционного способа производства вследствие насильственного воздействия внешнего фактора; огромная роль метрополии как в базисной, так и в особенности в надстроечной сферах жизни колонии; возникновение комбинированного многоукладного общества. При этом имеется в виду: повсеместная многоукладность восточных обществ и как специфическая особенность Востока "относительно большая устойчивость укладов вообще, докапиталистических (патриархально-натуральных и патриархально-феодальных) укладов в частности и в особенности"; отсутствие четкой социальной картины, сложившихся классов и социальных слоев; воздействие метрополии прежде всего на надстроечную, политическую сферы колониального общества и дальнейшая их трансформация (вплоть до независимости) в соответствии с интересами метрополии; наконец, ущербность национального самосознания колонизированных народов вообще и населяющих колонию этносов, в частности. Второе - это традиционализм, особенно устойчивое влияние на общественную жизнь стран Востока традиционных норм морали, социального поведения и политической культуры предшествующих эпох. Это прежде всего предшествующий колониальному синтезу характер государственности на Востоке, традиционно сильная роль государства и аппарата чиновников в общественной жизни, строгая иерархия общественно-политических отношений, родоплеменные, клановые и корпоративные связи, значительное воздействие религиозного фактора на все сферы общественной жизни. Третье. В силу отсутствия сформировавшегося слоя национальной буржуазии и незавершенности, дробности социальной картины вообще, а также отмеченного выше традиционализма - гиперболизированная роль армии и вождя, которые "провозглашаются в качестве 'гаранта' политической стабильности и 'правильной ориентации' всей деятельности политической надстройки.

Как следствие подобной ориентации деятельности политической надстройки - стремление к авторитаризму и деспотии на этапах доколониального синтеза, а с началом борьбы за независимость и ее достижением - приход к власти политической коалиции, возглавляемой маргинальными, люмпенизированными силами, ценностные ориентации и взгляды которых на устройство общества и определяют его последующий генезис. Авторитет этих сил подкрепляется, с одной стороны, их участием в революционных боях за независимость, а с другой - сосредоточением ключевых постов именно в руках представителей этой коалиции и формированием на ее основе будущей политической элиты. Отсюда - тенденция к опасному сращиванию ряда ключевых звеньев госаппарата с правящей партией, выступающей духовным вдохновителем и политическим руководителем психологии "избранного меньшинства"; растущий чиновный аппарат и карательные органы, призванные подавлять проявления индивидуализма; исключительное влияние на общественную жизнь борьбы внутри политической элиты и особая сложность ротации кадров в ее среде и их привлечения к участию в социально значимых для общества, но косвенно ущемляющих ее интересы, мероприятиях.

Незавершенность социальной картины, отсутствие сформированного гражданского общества и особенности формирования и функционирования политической элиты вырабатывают новые критерии социальной дифференциации, связанные не с имущественным положением людей, а с их участием в системе управления и распределения материальных благ, то есть участием в осуществлении власти. Тем самым проблема социального неравенства из области экономической переходит в область надстроечную, а достижение определенного общественного положения в сфере управления и распределения, обладание политической властью выступают в качестве основной мотивации деятельности не только политической, но и бизнес-элиты. На начальном этапе революционной борьбы на политический олимп восходят политические коалиции, возглавляемые маргинальными слоями, способными, как показывает исторический опыт, в большинстве случаев только к разрушению, но свято верившими в то, что вся их деятельность осуществляется во благо общества и национальных интересов. Ниспровержение их с политического олимпа в глазах общественного мнения представляется святотатством, но мотивация их деятельности, определяемая присущими им ценностями и уровнем знаний, как показывает исторический опыт, ведет к дезорганизации управления государством. Выход из создавшегося положения, как правило, находится один - формирование профессионально подготовленных нижних эшелонов власти способных, с одной стороны, не выступать противовесом верхнему эшелону, то есть подчиненных ему идеологически, экономически и политически, а с другой - относительно эффективно решать задачи управления. В этих условиях профессиональная компетентность, особенно на верхних этажах управленческой пирамиды, теряет свое значение и уступает место политической лояльности, "серость начинает плодить серость". Стремление к максимальному контролю над нижестоящими и обладанию всей полнотой власти ведет, во-первых, к обезличке принимаемых решений и отсутствию контроля и ответственности за их реализацию, а во-вторых, к возникновению все новых и новых эшелонов политической власти. Бюрократия рождает бюрократию, проникая во все поры общественной жизни и поражая метастазами это раковой опухоли весь государственный организм. В подобной ситуации возникновение конфликтов на этнической почве есть не всегда результат межэтнических противоречий, а в большинстве случаев - следствие борьбы фракций и группировок различных политических сил, которые претендуют на роль главенствующих и озабочены распределением сфер своего экономического, политического и идеологического влияния как на региональном, так и на государственном уровнях. В условиях обострения социально-экономической ситуации апелляция к уязвленному этническому самосознанию этносов, населяющих включенные в состав распавшихся владений метрополии территории, находит отклик в их обыденном сознании, склонном принимать на веру выдвигаемую авторитетом доктрину, и, так или иначе, способствует возвышению национальной бюрократии и политических элит. При этом объектом этнического антагонизма, как правило, выступают либо представляющий метрополию этнос, либо государственно консолидирующий и наиболее многочисленный этнос в пределах распавшихся колониальных владений, на счет которых списываются все "упущения" предшествующего распаду исторического развития. Эта канва колониального синтеза стран Востока в целом наблюдается в большинстве из названной группы стран, но особенности исторического развития каждой из них определяют специфичность ее воздействия на жизнь общества и пути решения проблем, связанных с ограничением бюрократического всевластия. Именно поэтому рассуждения о специфике развития стран Востока вообще, без привязки к особенностям социально-экономического, политического и культурного развития конкретной страны и населяющих ее этнических групп, в большинстве своем кажутся выходящими за рамки исторической действительности и выглядят святотатством по отношению к тем силам, благодаря "активной" деятельности которых данной страной была обретена национальная независимость. Помня об этом, оставляем на суд читателя поиск подтверждений вышесказанному, и переходим к рассмотрению конкретных вопросов, связанных с нашей темой.

Особенности формирования кадрового корпуса в СУАР КНР

Синьцзян гоминьдановского периода обладал значительным потенциалом для формирования национального кадрового корпуса, в том числе и идеологически близкого платформе КПК; другой вопрос: могла ли КПК использовать этот потенциал с гарантией сохранения своего влияния в Синьцзяне и его интеграции собственно в Китай? Именно это и обусловило особенности кадровой политики КПК в условиях Синьцзяна в новый исторический период его развития. Несмотря на довольно мощную оппозицию гоминьдановскому правлению в регионе и существование на его территории фактически независимой от центрального правительства и обладающей значительными силами ВТР, в окончательной ликвидации очагов сопротивления, как и в Китае в целом, военный фактор оказался решающим. Вступление подразделений НОА в Синьцзян и установление их контроля над крупнейшими административными центрами Южного и Юго-Западного Синьцзяна по существу поставило последнюю точку в ликвидации гоминьдановского правления в провинции. Повышение роли военного фактора сказалось не только на процессе борьбы за власть, но, естественно, на новой государственности и формировании новой политической организации. Чрезвычайно быстрый процесс распада гоминьдановской государственности и освобождения новых районов войсками НОА поставили перед руководством КПК целый ряд сложных политических проблем. Эти сложности проистекали прежде всего из того факта, что во вновь освобожденных районах КПК не имела возможности опереться на руководимое ею революционное движение, на находящиеся в сфере ее влияния организации рабочих и крестьян, во-первых, из-за отсутствия таковых, а, во-вторых, из-за определенного политического недоверия к существующим политическим и демократическим организациям, даже если эти последние идеологически были близки платформе КПК. В полной мере это распространялось и на регион Северо-Запада (включая Синьцзян), где, по признанию руководства ЦК КПК, партия могла обеспечить лишь 10 процентов вакантных мест в административном аппарате городов данного региона, [74, стр. 4] в сельской местности положение обстояло еще хуже. У руководства КПК оставалось лишь два пути: использование старого аппарата под контролем военных властей НОА и прямое использование офицеров и солдат наступавшей НОА для создания нового административного аппарата. В связи со стремлением многих гоминьдановских деятелей всех уровней администрации отмежеваться от гибнущего режима, руководство КПК имело благоприятные возможности не только для использования ряда государственных деятелей прошлого режима для создания некоторого политического декорума, но и для подчинения низового аппарата, в том числе и полицейского. Но, конечно же, главной политической силой становились кадры НОА и ее аппарат. В силу этого новый политический режим складывался прежде всего как военно-административный. Во вновь освобожденных районах вся власть переходила в руки военной администрации, учреждаемой НОА из своих подразделений. Этот военный аппарат обладал всей полнотой власти, и на его плечи возлагалось проведение "революционных" преобразований, включая создание представительских учреждений, формирование массовых организаций трудящихся и даже контроль над деятельностью местных организаций КПК. В Синьцзяне эту "историческую" миссию были призваны выполнить подразделения 1 полевой армии НОА, деятельность которой была "более интенсивной и продолжительной, чем в большинстве регионов Китая". Неоспоримым является факт привлечения к деятельности административного аппарата провинции (в период его формирования) бывших гоминьдановских функционеров и лидеров национально-освободительного движения, занимавших нижние этажи синьцзянской политической элиты, либо "игравших престижные роли статистов в верхних эшелонах власти". Принимался во внимание и этнический фактор, создавая некий декорум деятельности военной администрации и центрального правительства. Так, из десяти глав округов, назначенных в декабре 1949 г., четверо были уйгурами, трое - казахами, двое - ханьцами, один - монголом. На уездном и городском уровне среди высших должностных лиц только 13 являлись ханьцами, а все остальные были представлены местными этническими группами, в том числе 45 являлись уйгурами. Однако это не добавляло власти местным этносам и их лидерам, "реальная власть сосредоточивалась в руках группы партийных кадров из 1-й полевой армии НОА, которые совмещали военные и административные должности". Там же, где высшие должности в администрации занимали представители местных этносов, представители этой группы занимали посты их заместителей, "зачастую обладая большей фактической властью". Исключение составляли, пожалуй, лишь административные органы трех округов, на территории которых ранее функционировала ВТР. Им пока было позволено мирно существовать с новым режимом, оказывая ему поддержку в борьбе с контрреволюционными и бандитскими формированиями, действующими на их территории. Даже после реорганизации местного управления в трех округах осенью 1950 г., правительство возглавляли местные национальные кадры и "незначительная группа ханьцев, представленных НОА". По-другому, по-видимому, и быть не могло. "Илийская группировка" представляла внушительную силу,но, что наиболее важно, она была близка КПК идейно и получала мощную поддержку со стороны СССР, и открытое выступление против нее в условиях необходимости сохранения отношений с ВКП (б) грозило серьезным конфликтом, к которому КПК, не имеющая прочного социально-экономического и политического плацдарма в этом регионе Синьцзяна, не была готова. Прежде чем вступать в противоборство с местной синьцзянской элитой и начать формировать новый кадровый корпус, КПК предстояло не только создать социально-политические условия. Для этого, но и либо подчинить местных лидеров, либо превратить их в глазах общественного мнения во "врагов народа", либо уничтожить физически. До этого приходилось соблюдать внешние формы приличия и идти на всевозможные компромиссы. Как заявлял в конце 1950 г. Ван Чжэнь, "Цели Центрального Народното правительства в отношении Северо-Запада заключались: во-первых, в создании правительств народных представителей как демократической коалиции всех национальностей; во-вторых, в привлечении прогрессивных элементов всех национальностей и всех классов к участию в этих правительствах; в-третьих, в создании демократического Единого фронта... под руководством народных правительств и различных комитетов КПК". [75, стр. 208]

К этому стоит добавить, что в начальный период формирования кадрового корпуса в Синьцзяне больше внимания уделялось не его качеству, а количественным показателям. Вследствие чего требования к его профессиональным и даже политическим качествам были несколько занижены. За исключением явно антиханьских и антикоммунистических элементов, социальная база пополнения рядов кадровых работников была довольно широкой. Среди них были представители гоминьдановской администрации, верхушка местного духовенства, дети крупных землевладельцев и владельцев скота, люмпенизированные слои синьцзянского общества и просто политические проходимцы. Иначе говоря, новая власть использовала все элементы, которые выразили желание подчиниться ее диктату. Если во внутренних районах Китая в качестве критерия выдвижения кадрового работника действовал принцип "сочетания моральных качеств с деловыми", то в Синьцзяне, по заявлению Ван Эньмао, "политика партии не была направлена на то, чтобы слишком много требовать от кадровых работников из числа национальных меньшинств в смысле способностей". Предпочтение отдавалось их политическим качествам. Все кадровые "работники и активисты национальных меньшинств с образованием выше средней школы обязаны были пройти дальнейшее политическое обучение попеременно в последующие семь лет. Они должны были получить знания о практической работе, языке и национальном единстве. Все это не могло не отразиться на качественном состоянии кадрового корпуса Синьцзяна. Как указывалось, основные его недостатки в начале 50-х годов сводилась к следующему:

(1) недостаток политической сознательности, отличительным признаком чего является индивидуализм, проявляемый в недостаточном внимании к учебе и борьбе;

(2) разложение среди кадровых работников-ветеранов, некоторые из которых искали только развлечений, лучшей работы или возвращения в родные места, или же были беспечны, неумелы и коррумпированы;

(3) ревность или заносчивое отношение кадровых работников-ветеранов к молодежи;

(4) низкое качество подготовки молодых кадров;

(5) наличие трений между партийными и беспартийными кадровыми работниками, между кадровыми работниками-ханьцами и неханьцами.

Существование кадровых работников, о которых говорили, что у них много энтузиазма, но не хватает опыта в классовой борьбе. Не меньшую угрозу представляла и наметившаяся уже в этот период тенденция к обюрокрачиванию аппарата власти, насаждению в нем методов администрирования и "командного стиля" работы, что так же имело своей первопричиной качественный уровень и социальный состав рекрутируемых кадров, в связи с чем "необходимо было уделять больше внимания усиледшой подготовке национальных кадров и исправлению стиля работы кадровых работников-ханьцев, монополизировавших все виды деятельности". [76, стр. 18]

Как свидетельствует официальная статистика, к 1956-1957 гг. в Синьцзяне появились довольно внушительная партийная организация и кадровый корпус. Первоначальный кадровый корпус, который состоял из сравнительно большого числа бывших гоминьдановских функционеров, родоплеменной и феодальной элиты, "прогрессивных национальных лидеров" и духовенства был преобразован. Нежелательные элементы были либо репрессированы, либо подверглись усиленной идеологической обработке. По мере осуществления социально-экономических и политических преобразований усиливалась роль партии в Синьцзяне и ее система подготовки кадров становилась более эффективной; пользующиеся доверием и политически лояльные молодые кадровые работники рекрутировались в соответствии с их политическими качествами и постепенно заполняли все этажи иерархической пирамиды власти. Наиболее преданные режиму пополняли политическую элиту, составляя группу, которая на протяжении многих лет определяла существо происходящих в Синьцзяне политических процессов и в своей основной части сохранялась постоянной при любых перестановках, которым подвергался кадровый корпус Синьцзяна в целом, за исключением, пожалуй, периода "культурной революции". Но даже тогда эта группа была сохранена и, словно сказочный Феникс, возродилась из пепла как только вакханалия "культурной революции" сменилась более умеренной политикой, тем самым еще раз доказав, что вхождение в "социалистическую номенклатуру" - это пожизненно.

И главной отличительной чертой этой "номенклатуры" являлось то, что, несмотря на наличие в ней выходцев из различных классов и социальных слоев, в силу занимаемого положения и неразвитости демократических традиций в обществе, подчиненные законам своего внутреннего существования, весь аппарат власти и политическая элита, как составная его часть, постепенно превращались в обособленную политическую силу с тенденцией роста бюрократизма в их среде. Существенное влияние как на формирование кадрового корпуса Синьцзяна, так и на его роль в общественной жизни (особенно в плане представления и отстаивания национальных интересов) оказали кампании "по упорядочению стиля работы", "борьбе с правыми элементами" и "борьбе с местным национализмом", охватившие Синьцзян в 1957-1958 гг.

Эти кампании имели почти стопроцентный охват. По данным Патхана Сугурбаева, 50-60 тысяч кадровых работников автономного района были привлечены к ответственности или принудительному труду по делам, разбираемым в этот период. Другой источник указывает, что 98.781 кадровый работник уездного звена и выше был "направлен в низы для участия в физическом труде".[77, стр. 35]

По-видимому, применялись и более серьезные санкции; по заявлению Сайфудина Азизи, "было не возможно перевоспитать тех, кто требовал независимости". [78, стр. 15] Эти мероприятия не затронули только синьцзянскую политическую элиту, состоявшую преимущественно из ветеранов-ханьцев 1-й полевой армии НО А, возглавляемых Ван Эньмао, и незначительной части национальных кадров, верой и правдой служащих как этой группе, так и центральному руководству. И это вполне понятно, поскольку именно эта группа, под предлогом некомпетентности кадров и их обюрокрачивания, стремилась отмежеваться от неугодных кадровых работников, попутно возложив на них ответственность за неудачи в осуществляемой ею политике. Конечно, не весь кадровый корпус был уничтожен, да этого и не требовалось: важно было ликвидировать, либо подчинить своему влиянию его мыслящую, оппозиционную часть, которая численно была не столь уж и значительной. Прошедшие через мясорубку "участия в физическом труде" кадровые работники, надолго, если не навсегда, оставляли желание проявлять свою индивидуальность, противопоставляя свое мнение планам партии и местной политической элиты. В лучшем случае они замыкались в собственной среде, считая за наивысшее благо оставаться безучастными к дальнейшим действиям политического режима. В худшем - "проявляли энтузиазм и активность", обслуживая эти действия. Стремление к сохранению своего привилегированного положения по мере уменьшения "общественного пирога", гарантированного при формальном соблюдении политической лояльности, сыграло свою злую шутку не только с ними, но и со всеми народами, проживающими в регионе. Положение усугублялось и дальнейшими организационными мероприятиями, направленными на расширение кадрового корпуса и партийной прослойки в автономном районе. Прозвучавший в ходе осуществления кампаний призыв о "повышении качественности" кадрового корпуса оказался не больше, чем фарсом. Как разъяснялось в центральной прессе, в это понятие вкладывался совершенно иной смысл.

Так, по мнению китайских авторов того периода, "качественность" кадрового корпуса тождественна его "коммунизации", увеличивая численность кадров, необходимо первостепенное внимание обращать на их "коммунизацию". Другими словами, речь шла не о профессиональном росте, не о повышении культурного уровня кадрового корпуса, а о его политической благонадежности. В соответствии с этой установкой предполагалось в первую очередь готовить кадровых работников "через различные аспекты работы в ходе массовых кампаний из среды рабочих, крестьян и животноводов. Во-первых, политическая элита СУАР и КНР в целом после осуществленных в ее среде "чисток" и "перевоспитаний" могла позволить себе роскошь широкого использования местных кадровых работников на руководящих постах в административном аппарате и даже в партийных органах. Социальный состав этого кадрового корпуса был таков, что он не представлял сколь-нибудь значительной угрозы. В нем прочно укоренилась психология, согласно которой существование кадрового работника и обеспечение его определенными привилегиями возможно лишь при условии "безусловной веры" в правильность политической линии, выдвигаемой авторитетом, будь то государственный или региональный лидер, либо просто местный начальник. В неменьшей степени этому способствовало и то обстоятельство, что прохождение по служебной лестнице кадрового аппарата определялось не уровнем образования и профессиональной подготовки, а социальным происхождением, клановыми и корпоративными связями и в первую очередь - "политической качественностью" кандидата и его умением занять "позу подчиненности". Наконец, несмотря на внушительную прослойку местных этносов в партийной организации СУАР и значительную их долю в руководстве партийных органов на местах, они оставались лишь формальными руководителями. Фактическая власть находилась в руках либо их заместителей-ханьцев, либо отраслевых секретарей, тоже преимущественно ханьцев. Кроме того, как и в администрации, состав партийных органов был существенно обновлен в конце 50-х годов, и партия очистилась от всех "переформированных элементов". Членство в партии предполагало еще большую веру в незыблемость политической доктрины, а критерий "коммунизации" партийных кадров оставался неизменным даже в 1961-1965 гг. Это обстоятельство говорит скорее о слабой качественности (в обыденном понимании этого термина) кадровых рядов и прежде всего "руководящих кадров" из числа национальных меньшинств. С завершением "культурной революции" в регионе в СУАР сформировалась новая политическая элита, включающая в себя как "старые" кадры, так и новых "чужаков", чье появление на политической арене стало возможно только как результат необходимости проведения более умеренной политики. В новом руководстве не было ни одной господствующей личности, которая захватила бы власть, а также не было ни одной фракционной группы, которая занимала бы монополизирующее положение. Наиболее поразительной характеристикой местного руководства было то, что оно состояло из тщательно сбалансированной смеси "своих" и "посторонних", старых и новых кадровых работников, военных и гражданских, и, по крайней мере, поверхностно, местные этносы были представлены также, как и ханьцы. В большей степени система "контроля и обдуманных действий" была заложена в руководящую группу. Как результат, новая местная элита в то время более реагировала на центральное руководство и контроль. Сохранение за Сайфудином Азизи - единственным оставшимся в новом руководстве представителем прежней политической элиты - руководящих постов в партии, правительстве и Синьцзянском военном округе, по-видимому, объяснялось характером самой этой политической фигуры. Что касается этнической составляющей органов власти, то в те годы она не имела сколь-нибудь существенного значения в силу социальной базы, на основе которой был сформирован кадровый корпус. Эту базу составляла "грамотная молодежь" как местного происхождения, так и прибывшая из внутренних районов Китая с отрядами "революционных бунтарей" в первый период "культурной революции"; офицерский и солдатский состав дислоцированных в Синьцзяне подразделений НОАК; направленные центром кадровые работники административных и партийных органов; а также незначительное число принявших новую веру местные кадровые работники-ветераны. Причем, главную и наиболее "радикальную" силу составляла "грамотная молодежь", которая в условиях сформировавшейся правительственной коалиции доминировала на местах. С учетом морально-психологических особенностей составляющих кадровый корпус административно-партийных органов (особенно в части "руководящих кадров") представителей составных частей его социальной базы, как представляется, этнический элемент в нем играл второстепенное значение и в большей степени служил антуражем, призванным, с одной стороны, демонстрировать незыблемость национальной и кадровой политики центра, а с другой - прикрывать безвластие регионального руководства и некомпетентность кадрового корпуса. Проблема этнической инкорпорации в современном Синъцзяне Приход к власти нового руководства в КНР потребовал и кадровых перестановок на местах.

В конце 1977-1978 гг. центральное руководство вновь продемонстрировало свою способность реформировать политическую элиту Синьцзяна, а вместе с ней частично и кадровый корпус, удалив из него наиболее непримиримых "радикалов". Однако и эта попытка нормализовать обстановку в автономном районе не увенчалась успехом. Местная пресса продолжала выражать беспокойство по поводу широко распространенной борьбы группировок, обостряющей и без того недружелюбные отношения между ханьцами и неханьскими этническими группами. Более того, новое руководство СУАР, по-видимому, достаточно однозначно восприняв провозглашенную Ш пленумом ЦК КПК 11 созыва политику либерализации и усиления внимания на экономическое развитие, при формировании нового кадрового корпуса основное акцент ставило не на идеологических и политических качествах кадровых работников, а на их квалификации и профессиональных навыках. Безусловно, такой подход являлся более значимым, но в контексте только что завершившейся "культурной революции" в глазах местного населения он представлялся очередным ущемлением прав неханьских народов на самоуправление. Эти настроения подкреплялись и остающимся без изменений национальным составом органов власти на местах, в которых доминировали ханьцы, а также публикациями в местной печати. Так, сообщалось: "В данный момент национальные кадровые работники как по своей численности, так и по качеству подготовки не соответствуют потребностям генеральной задачи нового периода и задаче национального строительства. Из их числа мало кто входит в руководящий костяк; особенно мало из них специалистов технических специальностей в различных областях производства". И далее: "Не может быть и речи об уменьшении числа кадровых работников-ханьцев в Синьцзяне, где нельзя обойтись без их помощи. Поэтому мы должны всячески стимулировать их выезд в районы проживания национальных меньшинств".

Но главной ошибкой Ван Фэна - нового партийного руководителя автономного района было то, что он не учитывал расстановку сил в кадровом и партийном корпусе и региональной политической элите, как составной его части. Для большинства кадров (в том числе и национальных) нововведения Ван Фэна представлялись крахом только что завоеванного "места под солнцем". Среди же работников-ветеранов этот курс (хотя и близкий им по духу) не находил поддержки в силу традиционного консерватизма и неуверенности в его постоянстве. С их точки зрения, постоянные изменения в политике могли лишь привести к неуверенности и апатии масс, утрате репутации и авторитета КПК. Они считали, по вполне понятным причинам, более безопасным не проявлять излишнего энтузиазма по поводу новых политических инициатив; наученные опытом, они боялись, что новая линия может вновь измениться и в результате они будут подвергнуты критике за "приверженность капитализму". Не меньшее значение имело и то обстоятельство, что Ван Фэн, хотя и известный в кругах политической элиты человек, был для Синьцзяна "чужаком" и не имел достаточной социальной опоры ни в среде кадровых работников административных и партийных органов, ни устойчивых сторонников в среде синьцзянской политической элиты. Именно этим, на мой взгляд, и объясняется провал намеченного им курса и его недолгое пребывание в должности первого секретаря Синьцзянского комитета КПК. Устранившись от активного вмешательства в осуществление нового курса, кадровый корпус по сути блокировал возможности его реализации. К середине 1981 г. стало совершенно очевидно, что ситуация в СУАР требует такого партийного руководителя, который смог бы вывести регион из состояния самотека. В конце октября по указанию Дэн Сяопина в Урумчи был послан Ван Эньмао, чтобы вновь принять на себя пост первого секретаря Синьцзянского комитета КПК и первого военного комиссара Урумчинского военного округа. Характерным для возвращения Ван Эньмао на политическую арену СУАР является тот факт, что оно не вызвало сколь-нибудь значительных изменений в персональном составе политической элиты региона. По-видимому, сказалось то обстоятельство, что большая ее часть в той или иной степени была ему знакома по его прежней работе в регионе, а многие из числа нового руководства своим политическим возвышением прямо или косвенно были обязаны непосредственно Ван Эньмао. Более того, с завидным постоянством она сохранялась на протяжении всего периода пребывания Ван Эньмао у власти, а в части "первых должностных лиц" - и по настоящее время. Не пришлось Ван Эньмао и круто менять основные направления осуществляемого Ван Фэном курса; он лишь незначительно скорректировал их, приблизив к национальной самобытности СУАР и сделав более понятными для различных слоев населения автономного района. Прекрасно понимая, что претворение в жизнь этого курса напрямую зависит от стабилизации обстановки в регионе и способности политического руководства вовлечь кадровый корпус партийных и административных органов среднего и низшего звена в этот процесс, Ван Эньмао основные усилия прикладывает именно в этих направлениях. Основным лейтмотивом выступлений синьцзянских лидеров в тот период, да и в настоящее время, являлась проблема национальной сплоченности и сохранения политической стабильности в регионе, которой (во всяком случае, внешне) была подчинена и кадровая политика. Эта политика базировалась на трех основных принципах: во-первых, концепции "неразрывности двух"; во-вторых, принципа соответствия удельного веса кадровых работников из числа национальных меньшинств и осуществляющего автономию этноса их доли в населении автономного национального образования; в-третьих, соответствия кандидатов в кадровые работники морально-этическим, возрастным, политическим и профессиональным критериям, определенным ЦК КПК для членов партии и кадровых работников. Два последних принципа не представляют ни чего нового; в той или иной интерпретации они осуществлялись и ранее. Новый элемент - концепция "два не отрываться", согласно положениям которой "ошибочным и опасным является предположение, что кадровые работники-ханьцы могут обойтись без кадровых работников неханьской национальности, а последние - без кадровых работников-ханьцев". Причем, указанное положение составляло как бы видимую часть концепции, другая - скрытая и сущностная часть не пропагандировалась и особо не раскрывалась ни в теоретических разработках, ни в выступлениях политического руководства. Однако Джанабил, рассуждая о теоретической основе концепции "два не отрываться", однажды проговорился, обратив внимание на два ее существенных момента: "первое - неуклонное поддержание национальной сплоченности... второе - упор на то, что Китай - единое многонациональное государство, а Синьцзян - автономный район компактного проживания многих национальностей, с древнейших времен являющийся неотъемлемой частью родины". Именно этот аспект концепции и является существенным, напрямую сочетаясь с апробированной Ван Эньмао в 50-е - 60-е годы политикой "мирной интеграции" Синьцзяна в Китай.

В новых условиях и при новом раскладе социальных и политических сил в кадровом аппарате партийных и административных органов оставалось лишь скорректировать эту политику с учетом реальных изменений в социально-политической жизни Китая. А эти изменения требовали активного вовлечения в проводимые социально-экономические мероприятия всего населения региона прежде всего кадровых работников из числа национальных меньшинств. "Умасливание" национальной бюрократии и стало основой курса Ван Эньмао. По данным на середину 1982 г., в СУАР в пяти автономных областях первую должность в административных органах занимали представители КПК из числа кадровых работников-неханьцев; среди 9 мэров городов представителей местных этнических групп было 8; среди 85 начальников уездов и мэров городов уездного уровня - 76; председатель СНП СУАР, председатель НП СУАР, председатель Верховного суда по своей этнической принадлежности были уйгурами. Среди 15 заместителей председателя ПК СНП СУАР семь являлись представителями национальных меньшинств. Среди 11 заместителей председателя НП СУАР шестеро были неханьцами. Сообщалось также, что большинство среди первых и вторых секретарей партийных комитетов на уездном уровне, коммун и бригад составляли национальные меньшинства. В районах сосредоточения национальных меньшинств удельный вес кадровых работников-неханьцев составлял 70-85% от их общей численности в регионах, и они контролировали до 95% "руководящих должностей". [79, стр. 14] Эти данные, с одной стороны, свидетельствуют о серьезном потеснении позиций "леваков" и "радикалов", занятых ими на волне "культурной революции", о возвращении репрессированных кадровых работников-ветеранов на политический Олимп СУАР, наконец, о поддержке ими возглавляемой Ван Эньмао политической элиты. А с другой - это свидетельство изменений национальной политики КПК (в ее тактической части), попыток использования привлекательного в глазах местных этносов лозунга "коренизации аппарата власти" как для повышения их производственной и социальной активности, так и для "умасливания" национальной бюрократии в целях достижения относительной стабильности в регионе и возможно более мирной его интеграции в общее направление осуществляемой центром политики. По-видимому, в тот период из двух зол приходилось выбирать меньшее: лучше было допустить "коренизацию кадрового аппарата" партийных и административных органов, имея в виду, что большинство вновь назначенных кадров связывали свое возвращение к политической и общественной жизни с именем Ван Эньмао и осуществляемой центром политикой либерализации, и как результат - в какой-то степени контролировались ими; нежели допустить к власти неконтролируемых "радикалов", либо "новых кадровых работников, назначаемых из центра". Значение кадровых изменений после возвращения Ван Эньмао состояло в том, что руководство автономного района по своей природе казалось менее коллективным, более склонным в сторону тех, у кого был опыт работы под руководством Ван Эньмао в Синьцзяне и кто поддерживал политику и политические методы работы, ведущиеся им и возглавляемым Дэн Сяопином центральным руководством.

Это создавало впечатление, что теперь в руководстве и политике больше управления и они менее подвержены изменениям, что значительно содействовало улучшению политической и социально-экономической стабильности в автономном районе. Значимость восстановления "консервативной" (если можно так выразиться) группы в региональном и субрегиональном руководстве района состояла и в том, что благодаря усилиям и контролю с ее стороны открывалась возможность ее пополнения за счет более молодых "руководящих кадровых работников" органов власти на низовом уровне, а также за счет местных "руководящих кадров", прибывающих из внутренних районов Китая, включая и пополнение за счет этой категории лиц рядов технических специалистов в автономном районе. Легко различимые политические склонности сложившейся к 1983 г. руководящей группы, по-видимому, создавали некоторую уверенность в Пекине, что она не превратится в мыслящую в узконационалистических интересах группу, которая не будет выполнять директивы центра или задержит процесс интеграции и национального сплочения. Однако приходилось учитывать и худшие последствия. В центральном руководстве, по-видимому, отчетливо понималась опасность подобной стратегии терпимости и либерализации: будучи раз пущена в ход, она вызывает целую вспышку требований других свобод и большей автономии, и режим может поставить себя в трудное положение, лелея надежды, которые не могут быть с легкостью осуществлены, и возбуждая желания, которые невозможно будет мирно удовлетворить. Сама структура кадрового корпуса партийных и административных органов, представляющая собой причудливую смесь правоверных марксистов ленинско-сталинского толка, "буржуазных элементов", "местных националистов", "радикалов" периода "культурной революции", наконец, "реформаторов" дэновского типа, представляла собой серьезную угрозу осуществлению политики центра. Эту структуру предстояло менять, что требовало значительного времени и существенной социальной опоры в противодействии антиреформаторским настроениям. В основу кадровой политики были положены три принципа. Принцип комплектации местных органов власти "преимущественно" за счет кадровых работников из числа национальных меньшинств, обладающих необходимыми профессиональными качествами (на первом месте) и политической лояльностью по отношению к осуществляемой центральным руководством политике (на втором месте).

Принцип широкого привлечения в органы власти и управления реабилитированных кадровых работников-ветеранов и формирования на этой основе "руководящих звеньев". Принцип подготовки "третьего эшелона" кадровых работников, составляющих резерв выдвижения на руководящие посты. При комплектации этого резерва исходили из так называемых "четырех преобразований" кадрового корпуса: революционизации и омоложения кадровых работников, их профессионализации и повышения уровня знаний. Во многом такому подходу способствовал и характер задач, которые предстояло решать, а также качественное состояние как самого кадрового аппарата, так и других социальных слоев СУАР. Другими словами, в относительно короткие сроки требовалось подготовить такой кадровый корпус, который не только гарантировал бы выполнение указаний центрального руководства, но и обеспечивал сохранение стабильности в регионе, а профессионально был бы способен к решению принципиально новых социально-экономических и политических задач. В соответствии с "Документом №62" (1984 г.) Комитета КПК СУАР "О поэтапном ускорении 'четырех преобразований' руководящего звена окружных и уездных органов власти", начиная с октября 1984 г. в автономном районе была осуществлена "проверка руководящих звеньев" и ротация кадров в них. Кадровый состав "руководящих звеньев" был обновлен на 29,7%, а среди новых выдвиженцев неханьцы составляли 41,6%. В конце года на 42,85% был ротирован кадровый состав руководства правительства автономного района. В числе лиц, занимающих должность председателя и заместителей председателя НП СУАР национальные кадровые работники составляли 57,14%. В августе было проведено упорядочение в управленческом аппарате крупных и средних промышленных предприятий, который был обновлен на 33,4%. Среди управленцев этого уровня доля кадровых работников-неханьцев стала составлять 21,8%, что "было выше, чем до упорядочения". Параллельно с "упорядочением" действующего кадрового корпуса проводилась и интенсивная подготовка резерва "руководящих кадровых работников". Как сообщалось, к концу года было подготовлено более 15 тысяч кадровых работников для окружных, уездных и волостных уровней власти, среди которых кадровые работники из числа местных этнических групп составляли 39,9%. Этот резерв по своему качественному уровню значительно превосходил действующее руководство автономного района и с полным основанием мог надеяться на свое быстрое продвижение по служебной лестнице. После проведения проверок и упорядочения кадрового корпуса к концу года его общая численность достигла 450 тысяч человек, среди которых кадровые работники неханьской национальности составляли более 201 тысячи человек, или 44,44%. В руководящем составе кадровых работников районного звена неханьцы составляли 51,06%; в руководстве партийных комитетов окружного и городского звена - 39,86%, среди первых административных руководителей округов и городов - 100%; в руководстве партийных комитетов уездного звена - 46,39%, среди начальников уездов - 94,05%; в руководстве партийных комитетов волостного звена - 69,55%, среди первых руководителей волостей -88,37%. В руководстве (председатель и заместители председателя) постоянных комитетов СНП и НПКС выше уездного уровня кадровые работники из числа представителей неханьских этнических групп составляли 67,96%). [80, стр. 15]

Простое сравнение этих данных с этническими характеристиками населения СУАР КНР, как и данных за периоды конца 80-х - начала 90-х годов, а также второй половины 90-х годов, формально позволяет сделать вывод о том, что в данном регионе элемент этнической дискриминации отсутствовал. Более того, в сравнении с ханьцами, национальные меньшинства, с точки зрения этнической инкорпорации, находятся в более привилегированном положении. Однако данный вывод был бы несколько поспешным. Одной из существенных особенностей кадрового корпуса СУАР как в середине 80-х годов, так и в настоящее время является то, что представители неханьской его части доминируют почти исключительно в административных и партийных органах, а также в сфере культуры, искусства, частично - народного образования. Причем, даже в этих сферах они занимают преимущественно "руководящие посты", а ответственность за реализацию конкретных решений возлагается на более низкие звенья управленческого аппарата, где доминируют ханьцы. Это объясняется не только осуществляемой центром политикой "коренизации аппарата", но, как уже отмечалось выше, и мотивацией социальной деятельности самих национальных меньшинств, особенно интеллигенции и выпускников вузов, из которых и готовятся главным образом квалифицированные национальные кадры. С завидной степенью постоянства в среде кадрового корпуса сохранялись элементы бюрократизма и административно-командного стиля руководства. Бюрократический аппарат, почувствовав, что с активизацией экономических реформ подспудно ведется наступление и на занимаемые им позиции, брал реванш. Во всяком случае, начиная с 1985 г. руководство КНР заговорило о "пробуксовке" структурной реформы. Появилась тенденция к "разбуханию" аппарата, увеличению различного рода директив, чинопоклонства, снижения уровня персональной ответственности, обезличке принимаемых решений. Не меньшую, а в стратегическом плане и более серьезную угрозу это представляло для формирующегося нового поколения кадровых работников, которое, попадая в такой аппарат, моментально заражалось "аппаратным вирусом". И здесь благие пожелания не давали должного эффекта, предстояло принимать радикальные меры. Однако к ним руководство КНР не было готово ни психологически, ни социально. Проблему "исправления стиля работы" в среде партийных и административных кадровых работников предполагалось решать не путем дальнейшей радикализации экономических и политических реформ, а чисто аппаратным методом - усилением роли идеологического критерия в подготовке кадров и проведением очередной их перестановки. Тем самым возрождалась корпоративная система административного управления и кадровым работникам давалось понять, что их продвижение по служебной лестнице зависит не от профессиональных способностей, а от умения служить интересам этой системы. Главная идея реформы политической и кадровой системы, заключающаяся в том, что не система должна зависеть от качества кадрового корпуса, а его качественность и роль в обществе определяются характером политической системы, была перевернута с ног на голову. В этих условиях не дали результатов и решения ХШ съезда КПК (октябрь 1987 г.), направленные на то, чтобы разрубить этот Гордиев узел. Чиновный люд, почувствовав, что его положению верховного арбитра и блюстителя "социальной справедливости" угрожает серьезная опасность в очередной раз навязал обществу свою логику развития, учитывающую корыстные интересы бюрократии. Дальнейшее развитие событий уже происходило по апробированному сценарию: кадровые работники критиковались за "порочный стиль работы", в их среде велись внутренние перестановки, происходила и ротация, исходя из принципов "иерархической пирамиды" власти, но вопрос об изменении их социального статуса в повестку дня не ставился; они по-прежнему оставались главными действующими лицами китайского социума. Несмотря на видимую борьбу с негативными явлениями в их среде и призывы "честного и бескорыстного служения народу", корпоративные интересы и "честь мундира" оставались более значимыми; наказаниям подвергались лишь "зарвавшиеся" низшие чины, верхние же эшелоны власти были выше всяких подозрений и законов. И несмотря на то, что объективные условия для становления нового поколения кадровых работников, в том числе и из числа национальных меньшинств, создаются достаточно активно, и кадровый корпус значительно преображается, пока у нас нет оснований говорить об его качественных изменениях. Особенно в контексте преодоления тенденций бюрократизма и административно-командного стиля руководства в его среде. Как подчеркивают синьцзянские авторы, в настоящее время в кадровом корпусе Синьцзяна, особенно в его неханьской части имеют место следующие негативные явления:

(1) относительно высокая концентрация национальных кадров в партийных и административных органах;

(2) распыленность и незначительное число национальных кадров в экономике, науке и технике;

(3) среди национальных кадровых работников из числа научно-технических специалистов большая их сосредоточенность в образовании, культуре и здравоохранении, и недостаток в сфере науки, управления, финансов, инженерии;

(4) среди национальных кадровых работников из числа научно-технических специалистов очень мало специалистов высокой квалификации.

Более того, среди "незначительной части" кадровых работников из числа национальных меньшинств "развиты националистические настроения, в национальном вопросе они усиленно подчеркивают 'право на самоопределение', односторонне делают упор на национальных интересах, на правах человека, что усложняет национальные отношения. Эти люди объективно превратились в защитный зонтик для этнических сепаратистов.

2.3 Этнический сепаратизм в Синьцзяне

Хотя в употребляемом в китайской литературе понятии "этнический сепаратизм", по вполне понятным причинам, отсутствует четкое определение того, к какой этнической группе это относится, ясно, что, когда речь идет о Синьцзяне, как правило, имеется в виду именно "уйгурский сепаратизм". О событиях, интерпретируемых как проявления "этнического сепаратизма", сообщается довольно часто как в зарубежной, так и в китайской прессе. И хотя к такого рода сообщениям в большинстве случаев необходимо относиться критически, нельзя не признать двух обстоятельств. Во-первых, эти события действительно имели место, и уйгурское население региона не могло не принимать в них участия, хотя бы в силу своей численности. Во-вторых, зачастую не имея к "борьбе за независимость" или "выступлениям этнических сепаратистов" никакого отношения, они, вне всякого сомнения, способствовали усилению социально-политической напряженности в регионе и, расширяя социальную базу протеста, формировали условия для развития тенденций этнического сепаратизма в Синьцзяне.

Неоспоримо и влияние внешнего фактора на активизацию этнического сепаратизма в Китае. Распад СССР на национальные государства, обострение этнических конфликтов как в пределах этих государств, так и в государствах Восточной Европы, реанимация религии и консолидация исламского мира, продемонстрированное мировым сообществом довольно либеральное отношение к этническому сепаратизму, в борьбе за достижение своих политических целей все чаще использующему тактику террора, интернационализация терроризма и т.д. - все это не могло не активизировать те скрытые социально-экономические и политические пружины, которые привели в действие механизм "уйгурского сепаратизма" в Синьцзяне. Именно этот тип сепаратизма на сегодняшний день, по признанию синьцзянского руководства, представляет собой "основную угрозу, оказывающую влияние на стабильность в Синьцзяне".[81, стр. 106] И с такой оценкой можно согласиться, имея в виду, во-первых, что уйгуры составляют большую часть населения Синьцзяна. Во-вторых, что они в большей степени, нежели другие неханьские группы населения региона, представлены в органах власти и управления. В-третьих, что заявленные уйгурскими организациями цели в большей своей части трактуются как "борьба за независимость" и создание независимого государства, будь то Восточный Туркестан или Уйгурстан. В-четвертых, что именно среди уйгурской части населения СУАР сильно влияние религии и исламской традиции. В-пятых, что уйгурская диаспора, проживающая за пределами СУАР КНР, хорошо организована, имеет тесные связи с международными организациями и соотечественниками в СУАР. Наконец, нельзя не учитывать и геополитический фактор. "Уйгурская карта" нет-нет, да и разыгрывается некоторыми участниками "Центрально-Азиатской геополитической игры". Деятельность сепаратистских формирований финансируется рядом крупных синьцзянских и зарубежных коммерсантов уйгурской национальности, кроме того, по некоторым данным, в целях пополнения денежных средств боевики этих организаций осуществляют ограбления местных банков. Рост сепаратистских настроений в Синьцзяне китайцы по-прежнему во многом связывают с деятельностью антикитайских организаций, действующих на территории государств Центральной Азии. При этом даже в открытой литературе, издаваемой в КНР, подчеркивается, что территория государств Центральной Азии используется западными спецслужбами в качестве "плацдарма для проникновения в Китай и дестабилизации обстановки в Синьцзяне". Резкое увеличение количества экстремистских акций в автономном районе один из членов экстремистской группировки в городе Кульджа объясняет тем, что, поскольку лидеры этих организаций пришли к выводу о бесперспективности достижения своих целей без широкомасштабной зарубежной помощң, организации перешли к тактике террора с целью привлечения внимания мировой общественности и западных правительств к "синьцзянской проблеме". [82, стр. 154] В последние годы наблюдается значительная активизация уйгурских сепаратистских формирований и за пределами КНР. Они существенно расширили свою деятельность и начали налаживать контакты как между собой, так и с другими противостоящими Пекину силами за границей.

Однако, несмотря на активизацию деятельности, расширение социальной базы и получение поддержки из-за рубежа, перспективы на успех у уйгурского сепаратизма в Синьцзяне нет. Во-первых, руководство Китая, учитывая стратегическую значимость региона и его привлекательность в ресурсном и коммуникационном отношении, примет все меры для пресечения сепаратистской деятельности и сохранения Синьцзяна в составе КНР. Во-вторых, основной особенностью "уйгурского сепаратизма" является отсутствие включенности в конфликт этнической элиты. Несмотря на то, что она и желала бы получить большей власти в пределах собственного этноареала, выступить в качестве идеологов и руководителей движения за достижение независимости она на сегодняшний день не готова. В-третьих, деятельность подпольных и немногочисленных уйгурских сепаратистских организаций в СУАР, по-прежнему, возможна только при мощной финансовой и материальной поддержке со стороны зарубежных организаций и государств, заинтересованных в дестабилизации обстановки в Центрально-Азиатском регионе вообще и Китае в частности. Наконец, переход уйгурских сепаратистов к тактике террора ставит их вне закона в глазах мирового общественного мнения, однозначно осуждающего терроризм как форму решения политических проблем. В лучшем случае Синьцзян сохранит свой статус-кво как уйгурская автономия, в худшем - центральным руководством КНР будут приняты меры по созданию условий для "выталкивания" уйгуров за пределы региона. Тем не менее с учетом возрастания этнического фактора в современном мире, развития внутриполитической ситуации в КНР и государствах Центральной Азии можно прогнозировать:

•сохранение напряженной общественно-политической обстановки в СУАР КНР, усиление сепаратистских настроений, возникновение новых очагов массовых волнений уйгурского населения

•расширение участия боевиков уйгурской национальности в конфликтах за пределами своего этноарела, их включение в сеть международного терроризма

•дальнейшее ужесточение линии Пекина как в отношении антиханьских проявлений в самом Синьцзяне, так и тех стран, которые, по его мнению, прямо или косвенно поощряют сепаратистские тенденции в этом регионе;

•активизацию деятельности китайских спецслужб на территории государств Центральной Азии.

Именно эти обстоятельства, при всей критической оценке перспектив "уйгурского сепаратизма", требуют более детального рассмотрения этого явления.

Заключение

Этнический фактор, и в особенности такое явление, как политизация этничности, - довольно тонкая материя, оценить которую без исследования вопросов истории, экономики, социологии, культуры и политологии не представляется возможным. Особую актуальность такая постановка вопроса приобретает тогда, когда вокруг явления политизации этничности возникает масса мифов. Причем, мифы эти порождаются как этнической элитой, стремящейся обосновать «особую роль» представляемого ею этноса, так и противной стороной (как правило, в лице государства), пытающейся представить весь этнос, а не отдельные экстремистские группировки ( как правило, полиэтничные), как носителя «политического экстремизма». Следствием мифов первого рода являются межэтнические конфликты, рост этнонационализма и, как апофеоз, этнический сепаратизм в его различных формах. Следствием мифов второго рода - различного рода «этнофобии» со всеми вытекающими из них последствиями для той или иной этнической группы.

Любой межэтнический конфликт, из которого и произрастает этнический сепаратизм, всегда возникает на базе глубоко переживаемой и отчетливо осознаваемой ущемленности своего положения и достоинства, испытываемой той или иной этнической группой и побуждающей ее активные силы к устранению препятствий в этнокультурном развитии. Однако, по мнению большинства исследователей, «именно вопросы о власти, о стремлении элитных групп к обладанию ею, о связи власти с материальным вознаграждением в форме обеспечения доступа к ресурсам и привилегиям являются ключевыми для понимания причин роста этнического национализма и конфликтности». [83, стр. 304] Деятельность этих элитных групп, апеллирующих, как правило, к историческим мифам и ущемленному национальному самосознанию, сводится к укреплению в сознании испытывающей этнокультурный дискомфорт этнической группы мысли о возможности решения проблем этнокультурного развития лишь в условиях самоопределения. При этом каждая этническая группа интерпретирует прошлое, исходя из своих вполне конкретных сиюминутных этнополитических целей. И этот подход включает следующие достаточно универсальные компоненты:

• утверждение о необычайной древности своих этнической культуры и языка в целом и на занимаемой ныне территории в особенности
• стремление идентифицировать своих этнических предков с каким-либо народом, хорошо известным по древним письменным или фольклорным источникам
• ложное представление своих предков созидателями древнейших государств, ибо наличие древнего государства, как бы легитимирует претензии на строительство своей государственности в наше время
• преувеличение степени этнической консолидации в древности и сознательный недоучет роли родоплеменных делений и многокомпонентности формирующейся общности

Апелляцию к аналогичной мифологии мы наблюдаем и у представителей уйгурского сепаратизма. Однако эта аргументация ложна в своей основе. Как мы видели, Центральная Азия представляла собой огромный этнический «плавильный котел», в котором возникали и исчезали не только отдельные племена и протогосударственные образования, но целые народы и империи. При этом данный регион почти всегда оставался полиэтническим, а политические границы возникающих здесь в древности и средневековье государств не совпадали с этническими границами ареалов проживания населяющих его этносов. Безусловно, не подлежит сомнению, что уже в V веке х.э. в пределах территории современного Синьцзяна существовало государственное образование, этническую основу населения которого составляли протоуйгурские племена - государство Гаочэ (Гаогюй). После распада Уйгурского каганата и миграции уйгурских племен с берегов Орхона в юго-западном направлении в пределах Западного края почти одновременно возникло несколько государств этническую основу населения которых также составляли уйгуры. В силу особенностей этногенеза в этом регионе трудно однозначно сказать, каким было этническое наполнение термина «уйгур», но то, что в этот период своей истории именно уйгуры доминировали в Западном крае - исторический факт. Однако, на наш взгляд, это обстоятельство никак не может служить историческим обоснованием принадлежности территории современного Синьцзяна именно уйгурам. По историческим меркам, период их доминирования был краток. И хотя в ряде регионов Западного края они сохраняли свою государственность довольно долго, эти государства находились в вассальной зависимости от более сильных соседей. Менялся и сам этнос, вбирая в себя не только новую культуру, но и новые этнические компоненты. Уже в конце I тысячелетия населяющие оазисы Восточного Туркестана уйгуры по всем этническим параметрам значительно отличались от своих прямых орхонских предков.

В общетеоретическом и общечеловеческом плане вопрос о «праве на самоопределение», казалось бы, ясен - любой этнос имеет право на самостоятельное развитие и суверенное определение формы своего государственного образования. Однако сами эти формы обуславливаются уровнем исторического развития этноса, спецификой его формирования и расселения, национальными традициями, внешними условиями развития, и наконец, политической обстановкой. Совокупность всех этих элементов и определяет условия, дающие основание говорить о возможности и целесообразности воплощения принципа национального самоопределения той или иной этнической группой де-юре и де-факто. И здесь важны не столько конституционные нормы закрепления этого права, создающие де-юре возможность его применения (хотя это и не последний фактор), а наличие в процессе развития этноса в рамках иных форм государственности необходимых материальных, социальных, культурных, политических предпосылок для его осуществления фактически; то есть достижение этносом соответствующего уровня социально- экономического развития, общедемократического и общеправового сознания, без чего национальное самоопределение превращается в фикцию. Если бы Китай позволил им развиваться полностью самостоятельно и образовать независимое государство, очень вероятно, что они объединились бы с соседями с другой стороны, либо попали бы под вассалитет третьих стран, что представляло бы серьезную угрозу национальной безопасности Китая.

Выше уже говорилось о мифологии, характерной для идеологов этносепаратизма. Однако наряду с ней имеет место и мифология, официально тиражируемая государством и китайскими теоретиками. Один из мифов связан с особенностями национально-государственного строительства в КНР и формирования кадрового корпуса органов самоуправления на местах.

В принципе, трудно не согласиться с точкой зрения китайских теоретиков о необходимости применения в качестве модели национально-госудаственного строительства концепции районно-национальной автономии, однако сама концепция и практика ее реализации содержат серьезные упущения, которые прямо или косвенно способствуют интенсификации межэтнических противоречий и возникновению проблемы этнического сепаратизма. Организация национально-территориальных автономий, вне зависимости от того предоставлено осуществляющему автономию этносу право на самоопределение де-юре или нет, порождает проблему идентификации данной автономии как административно-политической организации коренной национальности, в которой этнический аспект превалирует над региональными интересами. Это никак не способствует процессу формирования сообщества сограждан, а, наоборот, размежевывая этносы, препятствует ему. Но наибольшую угрозу, на наш взгляд, представляет собой заложенный в основу концепции принцип «придания органам управления на местах национальной окраски», на практике сводящийся к этнократизации аппарата власти. Проблема в том, что, во-первых, его применение объясняется, как правило, иллюзией представительства и реализации национальных интересов исключительно национальными кадрами, что порождает тенденцию этнократизма, следствием которой в условиях доминирования в государственных масштабах другой этнической группы является этнический сепаратизм как результат соперничества за одни и те же виды ресурсов и источников дохода. При всей значимости процесса наполнения органов самоуправления автономий представителями различных неханьских этнических групп, прежде всего осуществляющего автономию этноса, он не дает значимых результатов. Структурный анализ кадрового корпуса СУАР показывает, что, несмотря на значительное число представителей неханьских этнических групп в его составе (от 50% до 70%), они не контролируют ключевые посты ни в экономике, ни в политике, ни в науке и технике. И совсем не потому, что «их туда не допускают», а по причине своей более низкой квалификации. И в этой ситуации единственный доступный им способ скрыть непрофессионализм и одновременно продемонстрировать свою общественно-политическую значимость - обращение к уязвленному этническому самосознанию «представляемого» им этноса. И на это обращается внимание в китайских источниках. Как подчеркивают синьцзянские авторы, в настоящее время в кадровом корпусе Синьцзяна, среди «незначительной части» кадровых работников из числа национальных меньшинств «развиты националистические настроения, в национальном вопросе они усиленно подчеркивают право на самоопределение, односторонне делают упор на нациолнальных интересах, на правах человека, что усложняет национальные отношения. Эти люди объективно превратились в защитный зонтик для этнических сепаратистов». [84, стр. 10] Правда же заключается в том, что местная бюрократия, получив часть, стремится к получению большего. Причем все это делается под благовидным предлогом обеспечения специфических национальных интересов. И несмотря на активизацию их деятельности, расширение социальной базы и получение поддержки из-за рубежа, на взгляд автора, перспективы на успех у «этнического сепаратизма» в Синьцзяне нет. Правда, данный прогноз имеет свою силу лишь при одном непременном условии, если исключить возможность политического кризиса в КНР. Вне всякого сомнения, центральное руководство Китая, учитывая стратегическую значимость региона и его привлекательность в ресурсном и коммуникационном отношении, принимает и будет принимать все меры для пресечения сепаратистской деятельности и сохранения Синьцзяна в составе КНР.

Список использованных источников и исследовательской литературы

1 Дубровская Д.В. Судьба Синьцзяна. - М.: ИВ РАН, 1998

История Востока. Восток в древности. - М.: Восточная литература, 1997, Т.1

Васильев Л.С. История Востока. - М.: Высшая школа, 1998, Т.1

Кадырбаев А.Ш., Сыроежкин К.Л. Китай и Центральная Азия: история и современность. - Казахстан и мировое сообщество, 1995, № 3

Гумилев Л.Н. Хунны в Китае

История Востока. Восток в древности. Т.1

Восточный Туркестан в древности и раннем средневековье. Очерки истории. - М.: Наука, 1988

Камалов А. Древние уйгуры. Древние уйгуры. VIII - IХвв.

Кадырбаев А.Ш., Сыроежкин К.Л. Китай и Центральная Азия: история и современность. - Казахстан и мировое сообщество, 1995, №5

История Востока. Восток на рубеже средневековья и нового времени. XVI-XVIII вв. - М.: Восточная литература, 1999, Т.3

Синьцзян цзянши (Краткая история Синьцзяна). - Урумчи, 1985, Т.2

Кляшторный С.Г., Колесников А.А. Восточный Туркестан глазами русских путешественников

Сыроежкин К.Л. Эволюция формирования и основные черты концепции национальной политики КПК. - Алматы: КИСИ, 1998

Сталин И. Об основах ленинизма. - Вопросы ленинизма. - М.: Госполитиздат, 1953

У Дахуа. Миньцзу юй фалюй ( Этнос и законодательство). - Пекин, 1990

Чжан Чжии. Чжунго гэминь ды миньцзу вэньти хэ миньцзу чжэнцэ ды цзянхуа (Лекции по национальному вопросу и национальной политике в китайской революции). - Пекин, 2005

Москалев А.А. Теоретическая база национальной политики КНР (1949-1999). - М.: Памятники исторической мысли, 2001

Москалев А.А. Национализм в понимании Сунь Ятсена. - Проблемы Дальнего Востока, 1999, №2

Москалев А.А. Национализм в понимании Сунь Ятсена. - Проблемы Дальнего Востока, 2000, №3

Москалев А.А. Национализм в понимании Сунь Ятсена. - Проблемы Дальнего Востока, 2001, №1

Самади Зия. Тайна городов. Избранные произведения. Т.1. - Алма -Ата, 1986

Jang Hsieh. Chinese Nationalities Polisy: It`s development and Problems. - Anthropos.81, 1986, №1

23     Жэньминь жибао, 09.09.1953

24     Богословский В.А., Москалев А.А. Национальный вопрос в Китае (1911-1949 гг.) - М.: Наука, 1988

Чжао Яньнянь, Ван Тяньси. Шихуйчжуи чунцзи цзедуань юй миньцзу вэньти (Начальный этап социализма и национальный вопрос). - Пекин, 1990

Бармин В.А. СССР и Синьцзян. 1918-1941 гг.

Жэньминь жибао, 16.03.2009

Синь шици миньцзу гунцзо вэньсюань сюаньбянь (Сборник документов по национальной работе в новый период). - Пекин, 1990

Миньцзу чжэнцэ цзянхуа (Лекции по национальной политике). - Пекин, 1980

Гоцзя минвэй миньцзу чжэнцэ вэньцзянь сюаньбянь. 1979-1984( Сборник документов по национальной политике Комитета по национальностям Китая за 1979-1984 гг.). - Пекин, 1988

Шинжан гезити, 09.05.1951

Жэньминь жибао, 20.03.1965

Жэньминь жибао, 14.07.2007

Или жибао, 05.08.2009

Сыроежкин К.Л. Регламентация межэтнических отношений в КНР: теория и практика

Цзян Юн. «Лянгэ ли букай» сысян цзай жэньши(еще раз к пониманию концепции «два не открываться». - Синьцзян дасюэ сюэбао, 1990, №4

Талипов К.Т., Сыроежкин К.Л. Религия в СУАР: возрождение, современное состояние, социальная роль. - Вестник АН КазССР, 1989, №11

Жэньминь жибао, 15.03.1984

Базильбаев А. Четыре года в хаосе. О так называемой «культурной революции» в Синьцзяне. - Алма-Ата: Казахстан, 1978

Жэньминь жибао, 12.08.1991

Китайская Народная республика. Законодательные акты. - М.: Прогресс, 1989

Или жибао, 16.05.1998

Миньцзу цюйюй цзычжи фа сюэ (Изучая закон о районно-национальной автономии/ Под ред. Гэн Итая). - Пекин, 1986

Синьцзян шэхуй кэсюэ, 1986, № 5

Жэньминь жибао, 03.08.1996

Миньцзу цзыцзюе хайши миньцзуфэньлие. Миньцзу хэ дандайминьцзу фэньлиечжуи (национальное самоопределение или национальный раскол. Этнос и этнический сепаратизм в современную эпоху. / Под ред. Пань Чжипина). - Урумчи, 1999

Синьцзян жибао, 08.05.2008

Цюаньго миньцзу туаньцзе цзинбу сюаньцзин цзити сюаньцзин жэньу бяочжань дахуй вэньцзянь хуйбянь ( Сборник документов Всекитайского съезда передовиков национального единства). - Пекин, 1988

Синьцзян жибао, 30.05.2004

Синь Вэй, Чжан Цзянсинь. Миньцзу вэньти. Ганьбу дубэнь ( Национальный вопрос. Хрестоматия для кадровых работников). - Пекин, 2000

Чжунго миньцзу чжэнцэ дубэнь ( Хрестоматия по национальной политике в Китае. / Под ред. У Шиминя). - Пекин, 1998

Синьцзян жибао, 18.05.2003

Социально-классовая структура населения СУАР КНР. - Алма-ата: Институт уйгуроведения АН КазССР, 1992

Гайгэ кайфан цзай Синьцзян (Реформы и политика открытых дверей в Синьцзяне/под ред. Чэнь Тунвэя). - Урумчи, 1998

Синьцзян жибао, 15.06.1984

Синьцзян шэхуй цзинцзи, 1991, №2

Жэньминь жибао, 15.03.2009

Синьцязн дасюэ сюэбао, 1988, №4

Синьцзян шэхуй кэсюэ,1988, №4

Жэньминь жибао, 12.09.1997

Синьцзян жибао, 18.02.1996

Современный Синьцзян и его место в казахстанско-китайских отношениях/ Под ред. Сыроежкина К.Л. - Алматы: Ин-т востоковедения, 1997

Синьцзян тунцзи няньцзянь. 1999 (Статистический ежегодник по Синьцзяну за 1999 год). - Урумчи, 1999

Синьцзян жибао, 14.02.1990

Чжунгун яньцзю, 1984, №5

Синь шици миньцзу гунцзо вэньсюань сюаньбянь ( Сборник документов по национальной работе в новый период). - Пекин, 1990

Жэньминь жибао, 02.03.2009

Мяньсян 21 шицзе Синьцзян цзинцзи кайфан чжаньлюэ яньцзю ( Стратегия открытых дверей и развития экономики Синьцзяна на пути в 21 век./ Под ред. Хуан Цзюня и Цэн Даяжао). - Урумчи, 1999

Синьцзян жибао, 03.08.2005

Жэньминь жибао, 07.08.2008

Проблемы Дальнего Востока, 1990, №3

Синьцзян няньцзянь (Ежегодник по Синьцзяну за 1992г.). - Урумчи, 1992

Синьцян шэхуй цзинцзи, 2006, №2

Синьцзян шифань дасюэ сюэбао, 2008, №4

2000 нянь Синьцзян цзинцзи фачжань чжаньлюэ яньцзю ( Исследование по стратегии экономического развития Синьцзяна до 2000 года./Под ред. Цзинь Юньхуя и Лю Цзунхао). - Урумчи, 1990

Жэньминь жибао, 01.08.1995

Синьцзян няньцзянь.1990. - Урумчи

Синьцзян жибао, 14.12.1951.

Синьцзян жибао, 20.04.1960.

Жэньминь жибао, 26.12.1957.

Баликунь-Касакэ цзычжи сян гайкуан (Основные сведения о Барколь-Казахском уезде). - Урумчи, 1984

Синьцзян няньцзянь. 1986 (Ежегодник по Синьцзяну за 1986г.). - Урумчи, 1986

Инь Чжугуан, Мао Юнфу. Синьцзян миньцзу гуаньси яньцзю

( Исследование национальных отношений в Синьцзяне). - Урумчи, 1996

Время по Гринвичу, 07.03.1997

Римаренко Ю., Степанов Э. Конфликтология межэтнических отношений. - Социально-гуманитарные знания, 1999, №5

Жэньминь жибао, 02.08.2010